Обобщение тюрьмы
После пребывания в Уппсале Фуко работал в Варшаве и Гамбурге. В 1964 г. он получил должность профессора философии в университете Клермон-Ферран в Оверни. Он вошел в редакцию журнала «Критика», и голос его стал слышнее в интеллектуальных спорах. В 1965 г. он поехал преподавать в Сан- Паулу и затем в Тунис.
Кто были его учителя, руководители и вдохновители? В речи при вступлении в должность профессора в «Коллеж де Франс» Фуко называет трех человек. Это историк религии Жорж Дю- мезиль, подбадривавший и подгонявший его, научивший его анализировать дискуссии способом, отличным от традиционных текстологических толкований.
Но давайте вернемся к шестидесятым годам. Фуко был в Тунисе, когда майские события 1968 г. всколыхнули всю Францию. Результатом студенческих бунтов было решение правительства разрушить концентрацию университетов в «Латинском квартале» и построить ряд автономных заведений на окраинах Парижа. Одним из этих новых университетов оказался Венсан, где Фуко в 1968 г. стал профессором и заведующим кафедры философии.
Здесь, как и в других университетах, волны напряженности перекатывались между двумя фалангами: левыми интеллектуалами вообще и коммунистами. Хотя Фуко в основном оставался вне этих баталий, под их влиянием он стал проявлять большой интерес к конкретным социальным вопросам.
В 1970 г. Фуко основал «Груп энформасьон презон», ГИП (Группа информации о заключенных), во многом напоминавшую шведскую группу КРУМ. В задачи группы входила информация об условиях в тюрьмах и распространение протестов заключенных. Фуко формально был теперь уважаемым сотрудником «Коллеж де Франс», но это не помешало ему выступить на телевидении с заявлением, что первейший долг правонарушителя — попытаться бежать.
Интерес к правам заключенных постепенно привел к написанию книги «Надзор и наказание» (1975), в которой рассказывается о становлении современной системы заключения. Но, как и «История безумия», она предоставляет, через посредство изучения мира отклонений, далеко идущие разоблачения условностей и механизмов в нашем совершенно нормальном обыденном обществе.
Институт тюрьмы с его сосредоточением на заключении, покаянии, штрафных работах и дисциплинировании особенно резко контрастирует с публичными насильственными физическими наказаниями, типичными для единовластной монархии.
Тогда наказание являлось просто местью за преступление, которое рассматривалось как конкретное покушение на власть. Калечение тела было неотъемлемой частью такой практики. Наказание должно было быть очевидным, заметным, и клейменный или казненный преступник служил средством создания представления о беспощадности власти. Однако к концу XVIII века наступает смена перспективы в уголовном праве.
Первичным объектом наказания становится душа (совесть), а не тело. Переход к совершенно новому отсчету наказаний стоит в связи с формированием новых властных отношений и знания, формулирующего новые представления.
Естественно, традиция массовой изоляции в XVII веке играет важную роль в становлении современной тюрьмы. Другим важным фактором явились классические теории наказания, сформулированные около середины XVIII века.
Фуко находит, что философы-правоведы стремились к такому порядку, при котором наказания были бы лучше, но не обязательно мягче. Беч- чария, например, был ярым противником смертной казни, но причиной этого выставлял чрезмерную кратковременность церемонии казни, чтобы она имела достаточный устрашающий эффект.
Шел поиск системы наказаний, которая была бы рациональной относительно изменившихся экономических, социальных и политических условий в обществе, где главенствующее положение все более отходило к растущей буржуазии. В 1991 г. английский философ Иеремия Бентам выдвинул идею создания «паноптикумов», или «смотровых домов».
Они представляли собой тюремное здание с идущим по наружной стороне кольцом камер, у которых окна выходили наружу, а решетчатые двери внутрь, а изнутри этого кольца находилась внутренняя башня, откуда можно было наблюдать за всеми камерами.
Бентам пропагандировал свое изобретение в качестве универсальной модели для всех зданий, в которых располагались требующие надзора заведения: больницы, лечебницы и приюты, школы, фабрики и т. д.
Его модель служила ответом на вопрос, как меньшинство может надзирать за большинством, и как можно сделать этот надзор более эффективным, чтобы поднадзорного всегда было видно, и он бы устраивал свою жизнь, зная, что за ним постоянно наблюдают. Смотрового дома точно по проекту Бентама так никогда и не построили, но его принцип надзора в модифицированном виде послужил образцом для новых учреждений, выросших в Европе и Америке.
Но как тюремное заключение смогло за короткое время стать столь популярным, что исключило почти совсем другие формы наказания? Как оно смогло в качестве единственной альтернативы вытеснить дифференцированную шкалу телесных наказаний и позорных наказаний, применявшихся столетиями?
Как подчеркивает Фуко, Беччария и некоторые другие философы-правоведы отстаивали, к тому же, другую альтернативу. Им общество публичных наказаний представлялось естественным при брутальной власти властителя-самодержца.
В их представлении наказание было ответом на преступление, а не мерой, направленной в первую очередь против человека, совершившего преступление. Наказание должно было устрашить других и восстановить нарушенное равновесие (моральный авторитет государства). Краеугольными камнями такого представления были публичность и многообразие наказаний.
Несмотря на это, побеждает противоположная позиция в форме наказания за стенами, делающими его невидимым, и однообразие в форме лишения свободы определенной длительности в ответ на множество разных нарушений закона.
Лишение свободы — воистину великое наказание в обществе, где столь высоко ценятся личная свобода и равенство. Считается, что лишение свободы одинаково тяжело для всех, и потому это наказание более согласовывается с равенством, чем например, штраф.
Но Фуко выдвигает еще одно обстоятельство в качестве объяснения зарождения института тюрьмы: всеохватный процесс дисциплинирования, являющийся конституирующей особенностью нарождающегося капиталистического общества.
С самого начала современная тюрьма представляла собой нечто иное, чем заведения для заключения в прошлом. Прежде всего, она была и остается средством добывания знаний, которые в свою очередь являются предпосылкой процесса изменения, который там должен происходить.
Тюремное наказание — это нечто большее, чем юридическое лишение свободы. Это не только наказание, но и средство изменения заключенных. Фуко приводит три метода такого перепрограммирования: изоляция, труд и индивидуальный подход к выбору наказания. Тюрьма создается посредством интеграции трех принципов или моделей: камера, мастерская и больница.
Последний принцип выступает при наказании в виде медицинского обслуживания. Наказание не является возмещением нанесенного ущерба, но, скорее, отработкой штрафа под надзором, при этом учитываются биография индивида и все связанные с ней причинно-следственные вопросы, а не только само нарушение закона как таковое.
Фуко выводит на передний план представление о тюрьме как о системе, заменяющей осужденного нарушителя закона сфабрикованным преступником. Система конституирует биографическую единицу, с ядром из «опасностей», представляющих собой отклонение от нормы.
Хотя тюрьма и составляет часть более крупной структуры, определяющей преступность в ее отношениях с законом, она изнутри являет собой систему, судящую заключенных согласно нормам морали. Фуко ведет речь о двух системах наказания, судебной системе и системе норм, которые во многих важных отношениях входят в конфликт.
