Многообразие лингвистических моделей анализа дискурса
Д. (от греч. διεξοδοζ изложение, рассказ, лат. discursus бегание туда и сюда, разветвление, беседа, разговор, франц. discourse речь) весьма неоднозначное понятие, ставшее центральным в методологии структуралистов и постструктуралистов.
В противовес интуитивному схватыванию целого до его частей, то в структурализме и в современной философии постмодернизма Д. стал пониматься как выражение «исторически бессознательного», или ментальности, выраженных в речи и тексте, обладающих связностью и целостностью и погруженных в жизнь, в социокультурный, социально- психологический и др. контексты.
Итак, исходная оппозиция «дискурсивный интуитивный». Дискурсивность связывалась с опосредованностью, с возможностью аналитического вычленения отдельных элементов понятий, идей, абстракций, суждений и предложений, с их последовательностью и с движением мышления от простых элементов к более сложным.
В классической философии дискурсивное мышление, развертывающееся в последовательности понятий или суждений, противопоставляется интуитивному мышлению, схватывающему целое независимо и вне всякого последовательного развертывания.
Разделение истин на непосредственные (интуитивные) и опосредованные (принимаемые на основе доказательства) проведено уже Платоном и Аристотелем. Плотин проводит различие между всеобщим, целостным, нечастичным и неиндивидуальным единым Умом и дискурсивным умом, постигающим все отдельные смыслы.
Фома Аквинский противопоставляет дискурсивное и интуитивное знание, рассматривая дискурсивное мышление как движение интеллекта от одного объекта к другому.
Вторая оппозиция: «дискурс мысль», где Д. отождествляется с речью, состоящей из имен в их связи, а мышление с речью в уме. Т. Гоббс, определяя специфику человеческого понимания, связывает ее с пониманием последовательности (или следования) представлений одно за другим, которое называют (в отличие от речи, выраженной словами) речью в уме.
Он связывает дискурсивность мышления со способностью слов языка быть знаками общих понятий. Гоббс обратил внимание на существование различных языков рассуждения, обдумывания, языка желания, тщеславия, негодования, жалости и мстительности, которые имеют различные формы выражения.
Так, язык рассуждения оперирует именами общего значения (универсалиями), язык обдумывания выражается в сослагательной форме и имеет дело с сингуляриями. Язык желания выражается в императивной форме. Формы выражения это формы речи. Он фиксирует четыре способа использования речи и четыре способа злоупотребления ею.
Критерии истинности/ложности относятся к речи («истина состоит в правильной расстановке имен в наших утверждениях»), а ложность коренится в злоупотреблении речью. Д. Локк полагал, что фундаментальные истины постигаются интуитивно, иные же через посредство других идей, с помощью демонстрации или последовательного рассуждения, и чем больше шагов в этой последовательности, тем более ясным оказывается вывод.
Ясность сложных идей зависит от количества и расположения простых идей, причем существуют три способа образования сложных идей (предметов, отношений и общих понятий).
В немецкой философии эпохи Просвещения сложились две линии в трактовке дискурсивности мышления, одна из которых (X. Вольф, М. Мендельсон) преувеличивала роль дискурсивного мышления, а другая (Ф.Г. Якоби, И.Г. Гаман) противопоставляла опосредованному знанию интуицию, чувство, веру.
Понятие трактуется им как дискурсивная репрезентация того, что общо многим объектам. Гегель противопоставляет дискурсивное мышление, отождествляемое им с формальным и рассудочным, спекулятивному мышлению, постигающему единство непосредственного и опосредованного, многообразие абстрактных определений в конкретно- жизненном понятии.
Итак, исходная оппозиция «дискурсивного и интуитивного» не просто наложилась на другую оппозицию («дискурса как речи» и «понимания как мышления в уме»), но и приобрела иные размерности, став оппозицией «рассудка» и «разума», «рассудочного» (raisonnierendes Denken), разворачивающегося в цепочке суждений, и «спекулятивного мышления», развивающегося в системе умозаключений.
Трактовка дискурсивного познания в качестве антитезы интуитивному сохранилось и в ХХ веке (например, у А. Бергсона, противопоставившего логику твердых тел, присущую интеллекту, интуиции, у Н. О. Лосского, развившего учение о чувственной, интеллектуальной и мистической интуициях, у Л. Шестова, стремившегося прорваться сквозь логические цепи умозаключений к вере как новому измерению мышления.
Лингвистический поворот в философии ХХ века, ее обращение к лингвистическим моделям и методам, различение ею языка и речи, интерес к семантическим и прагматическим аспектам функционирования языка, к анализу семиотической деятельности привел к тому, что она перешла от изучения типов связки в отдельном предложении к осознанию речи как важнейшего компонента взаимодействия людей и механизма осуществления когнитивных процессов; как связанной последовательности речевых актов, выраженных в различных текстах и анализируемой в различных аспектах (прагматическом, семантическом, референтном, эмоционально-оценочном и др.).
Со своей стороны, лингвистика прежде всего лингвистика текста не только осознала целостность текста, но и обратилась к сверхфразовым, устойчивым единствам, или Д., понимая их как механизм порождения высказываний и производства текстов.
В центре внимания лингвистов оказались проблемы Д., понятого как сложное коммуникативное явление, включающее помимо текста и ряд внелингвистических факторов (установки, цели адресатов, их мнения, самооценки и оценки другого).
Исходным было различение Ф. Соссюром языка и речи, согласно которому язык часть речевой деятельности, система знаков, выражающих понятия, а речь манифестация языка. Это противопоставление Соссюром языка и речи, по-разному трактуемое в различных лингвистических концепциях (то как противопоставление кода сообщению, то парадигматики синтагматике, то нормы стилю и т. д.), было интерпретировано Э. Косериу как противопоставление языка как открытой системы возможностей и речи как совокупности реализованных форм и норм.
Язык представляет собой систему идеальных форм реализации, т. е. технику и эталоны для соответствующей языковой деятельности, речь же есть совокупность норм, обязательных реализаций и исторически реализованных возможностей языка.
В 1969 г. М. Пеше разрабатывает теорию Д. на основе учения об идеологии и идеологических формациях Л. Альтюссера. В этом же году М. Фуко в «Археологии знания» (L’ archéologie du savoir) разработал учение о дискурсивной формации как условии функционирования специфических дискурсивных практик со своими правилами, концептами и стратегиями.
Все гуманитарное знание мыслится им как археологический анализ дискурсивных практик, коренящихся не в субъекте познания или деятельности, а в анонимной воле к знанию, систематически формирующей объекты, о которых эти Д. говорят.
Для Фуко Д. это «совокупность словесных перформансов», «то, что было произведено… совокупностью знаков», «совокупность актов формулировки, ряд фраз или пропозиций», а дискурсивная формация принцип рассеивания и распределения высказываний.
Тем самым Фуко связывает Д. с прагматическими, социокультурными факторами, со взаимодействием людей и с погруженностью в жизненные контексты. Это погружение в конкретные условия места и времени он осуществляет с помощью понятия «дискурсивной практики». Отличая ее от экспрессивной и рациональной деятельности, от грамматической компетенции, он называет дискурсивной практикой «совокупность анонимных исторических правил, всегда определенных во времени и пространстве, которые установили в данную эпоху и для данного социального, экономического, географического или лингвистического пространства условия выполнения функции высказывания».
Д. это историческое априори, задающее возможность совокупности актов высказывания и актуализирующееся в дискурсивной практике, формирующей правила создания и преобразования совокупности высказываний. Тем самым Фуко формирует новую оппозицию «дискурс» «высказывание».
Э. Бенвенист, противопоставив Д. объективному повествованию, характеризовал Д. как определенный тип речи «речь, присваиваемую говорящим». Отождествление повествовательного Д. с Д. вообще существенно сузило смысл этого понятия, однако позволило рассмотреть ряд Д. культуры под одним углом зрения прежде всего литературный Д.; сценический и кинематографический Д.; осмыслить систему времен; длительность повествования; отклонения от принятых норм и т. д.
В последующем это понимание Д. было распространено на все виды прагматически обусловленной речи. В американской функциональной лингвистике Д. включал в себя и языковую деятельность, и ее результат (текст). Целый ряд лингвистов были неудовлетворены порождающей грамматикой, которая не выходила за пределы предложения как единицы анализа. Для функционалистов функционирование языка в реальном времени и есть Д.. В качестве антитезы «порождающей грамматике» Хомского П. Хоппер выдвинул идею «эмерджентной грамматики».
Исследуется структура Д., понятая как иерархия отношений риторических структур (У. Манн, С. Томпсон). У. Чейф в книге « Д., сознание и время. Текущий и отстраненный сознательный опыт в речи и письме» (1994) исходит из приоритетности разговорного языка (прежде всего бытового) и непосредственного опыта сознания перед письменным языком и отстраненным сознанием, представленным в воспоминании и воображении. Поэтому квантом Д. для него является интонационная единица.
Однако основная линия в трактовке Д. состояла в отождествлении Д. и текста в его социокультурном контексте. Из этого отождествления выросла лингвистика текста. Еще в 1968 г. Ц. Тодоров заметил, что «лингвистической теории связного текста (discours) пока еще не существует, так что здесь нам ориентироваться не на что» за прошедшее время положение дел существенно изменилось – лингвистика текста как специальная научная дисциплина сформировалась см.: библиографию.
Проведение принципиального различия между Д. и текстом связано со школой дискурсного анализа Т.А. ван Дейка. Текст был понят как абстрактная формальная конструкция, задающая возможности для реализации и актуализации в Д. в определенном социокультурном контексте и в связи с экстралингвистическими факторами (установки, мнения, знания, цели адресата др.). «Действительное понимание дискурса зависит от изменяющихся когнитивных характеристик пользователей языка и от контекста».
Д. трактуется как сложное коммуникативное событие и одновременно как связная последовательность предложений, которые анализируются с точки зрения лингвистических кодов, фреймов, сценариев, установок, моделей контекста, социальных репрезентаций, организующих социальное общение и понимание. Иными словами, ван Дейк иначе сформулировал оппозицию «текст» «Д.», где текст предстает как абстрактное поле возможностей, актуализирующихся в различных формах Д.
В 1975 г. П. Серио проводит анализ советского политического Д. как выражение особой, советской ментальности и обезличенной идеологии. Этот тип Д. использует особую грамматику и особые правила лексики, создавая «суконный язык» или «деревянный язык» (gueulle de bois).
Неоднозначность трактовки Д. в лингвистике и философии ХХ века выражается в том, что под Д. понимается монологически развиваемая языково-речевая конструкция, например речь или текст. Вместе с тем нередко под Д. понимается последовательность совершаемых в языке взаимоинтенциональных коммуникативных актов.
Такой последовательностью может быть разговор, диалог, письменные тексты, содержащие взаимные ссылки и посвященные общей тематике и т. д. Д. связывают с такой активностью в языке, которая соответствует специфической языковой сфере и обладает специфической лексикой. Кроме того, продуцирование Д. осуществляется по определенным правилам (синтаксиса) и с определенной семантикой.
Д. тем самым создается в определенном смысловом поле и призван передавать определенные смыслы, нацелен на коммуникативное действие со своей прагматикой. Решающим критерием Д. оказывается особая языковая среда, в которой создаются языковые конструкции. Поэтому сам термин Д. требует соответствующего определения «политический Д.», «научный Д.», «философский Д.».
Итак, многообразны те оппозиции, в которых анализируется Д. Д. является синтезом логико-семантических структур значения, представленный в специфических правилах комбинации и трансформации. Это глубинный смысловой уровень, выраженный в поверхностных уровнях и манифестируемый в высказываниях, речи, тексте. Он задает систему возможностей, которая реализуется в нормах актуальной речи, в актуальных высказываниях и в письменном тексте.
В нарратологии как теории «диалогического взаимодействия» писателя и читателя выявляются различные уровни Д., зависящие в том числе от повествовательных инстанций (нарратора, наррататора и актора), от Д. персонажей, его Д. о моем Д., моего Д. о его Д. и т. д.).
Тем самым в анализ Д. включается анализ «своего» и «чужого» слова, взаимоинтенциональность и рефлексивность диалога моего понимания (схватывания, конципирования) чужой речи и понимания (конципирования) другим моей речи.
Дискурсный анализ в нарратологии и стал весьма эффективным методом исследования смысловой структуры произведений культуры литературных (поэтических и прозаических), театрально-сценических, кинематографических.
