Конфликтное поведение стихийной группы

Социальная группа проходит ряд фаз в своем развитии и имеет две крайние точки континуума — аморфную группу и коллектив. В этой главе рассматриваются специфические феномены: конфликтное пове­дение стихийной аморфной группы-толпы и возникновение в такого рода группах паники и слухов.

Нужно отметить, что феномен толпы увлекал многих исследова­телей, прежде всего социологов. Г. Тард писал, что толпа — это гру­да разнородных, незнакомых между собою элементов.

Лишь только искра страсти, перескакивая от одного к другому, наэлектризует эту нестройную массу, последняя получает нечто вроде внезапной, само­произвольно зарождающейся организации.

Разрозненность перехо­дит в связь, шум обращается в нечто чудовищное, стремящееся к сво­ей цели с неудержимым упорством.

Большинство пришло сюда, движимое простым любопытством, но лихорадка, охватившая несколь­ких, внезапно завладевает сердцами всех, и все стремятся к разруше­нию. Человек, прибежавший только с тем, чтобы воспрепятствовать смерти невинного, одним из первых заражается стремлением к чело­векоубийству.

Исследователей удивляла в поведении толпы ее внезапная самоор­ганизация, в которой не было предварительного стремления к общей цели.

Между тем среди бесконечного разнообразия ее движений, от­мечает французский психолог С. Сигеле, видна некоторая целесооб­разность в поступках и стремлениях и слышна определенная нота, не­смотря на диссонанс тысячи голосов.

Само слово толпа, как имя собирательное, указывает на то, что масса отдельных личностей отож­дествляется с одной личностью. Таким образом, возникает настоятель­ная необходимость определить действие того нечто, что служит причи­ной единства поведения, наблюдаемого в толпе.

Это нечто не может претендовать на степень известной интеллектуальности, поэтому наи­более подходящим для него определением стало душа толпы.

Откуда же берет начало эта душа толпы? Возникает ли она ка­ким-нибудь чудом? Основывается ли она на какой-нибудь витальной человеческой потребности?

Как объяснить, что какой-нибудь сигнал, голос, крик одного индивида увлекает подчас к самым ужасным край­ностям целые народы, даже без всякого осознанного согласия? Вспом­ним кинохронику выступлений главарей фашизма Б. Муссолини и А. Гитлера.

Причина способности к подражанию имеет целью, подобно диффу­зии газов, стремящейся уравновесить газовое давление, уравновесить социальную среду во всех ее частях, уничтожить оригинальность, сде­лать однообразными характерные черты известной эпохи, известной страны, города, круга друзей.

Каждый человек склонен к подража­нию, и эта способность достигает максимума у людей, собранных вме­сте. Доказательством последнего могут служить театральные залы и публичные собрания, где малейшего хлопанья руками, малейшего сви­стка достаточно, чтобы побудить к тому или другому всех присутству­ющих.

Действительно, стремление человека к подражанию — одна из са­мых резких черт его природы, это неоспоримая истина.

Достаточно бросить взгляд вокруг себя, чтобы увидеть, что весь социальный мир представляет собой ряд сходств, произведенных разнообразными ви­дами подражания: подражанием-модой или подражанием-привычкой, подражанием-симпатией или подражанием-повиновением, подражани­ем-образованием или подражанием-воспитанием, наконец, доброволь­ными рефлективными подражаниями.

Так, общество может быть уподоблено спокойному озеру, в кото­рое время от времени бросают камни; волны расширяются, распро­страняясь все дальше и дальше от того места, где упал камень, и дости­гают наконец берегов.

То же бывает в мире с гением: он бросает идею в «стоячее болото» интеллектуальной посредственности, и эта идея, най­дя сначала немного последователей и невысокую оценку, распростра­няется позже подобно волне на гладкой поверхности озера.

Люди, по словам Г. Тарда, — это стадо овец, среди которых рож­дается подчас глупая овца, гений, только одною силою примера увле­кающая за собою других.

И в самом деле, все существующее в настоящее время, представля­ющее результат человеческого труда, — от материальных предметов до идей, — является либо подражанием, либо более или менее изме­ненным повторением сделанного (открытого) ранее.

Подобно тому как все употребляемые нами слова были некогда новыми, так и то, что се­годня известно всем, некогда было весьма оригинальным и принадле­жало только одному лицу.

Оригинальность, по весьма остроумному замечанию М. Нордау, есть не что иное, как зародыш банальности.

Представьте себе полный зал, в котором рассказан очень смешной анекдот и все громко смеются. Вы только что вошли и не слышали шут­ку, однако общее настроение захватывает, и вы от души смеетесь вместе со всеми.

Это самый простой и безобидный пример взаимного за­ражения, который и называют циркулярной реакцией.

Есть и страшные примеры. В XIV в. Европу охватила «черная смерть» — эпидемия чумы, унесшая более 20 млн жизней.

Основным способом лечения оставались, как водится, истовая молитва, покаяние, целование креста и скрупулезное отправление всех церковных обря­дов. В разгар этого бедствия наступил праздник Святого Витта, кото­рый всегда сопровождался массовыми пирами и танцами. Особенно бурно празднество отмечали в Италии.

Изможденные и отчаявшиеся люди, напившись вина, принимались ритмически плясать, доводили себя до истерического состояния и, уже не в силах остановиться, падали за­мертво.

Зловещее и заразительное веселье передавалось от одного го­родского района к другому, от деревни к деревне, оставляя за собой бездыханные человеческие тела. Этот феномен получил название пляс­ки Святого Витта и в настоящее время является диагнозом болезни.

Итак, циркулярная реакция — это взаимное заражение, то есть передача эмоционального состояния на психофизиологическом уровне контакта между организмами.

Разумеется, циркулировать может не только веселье, но и, например, скука (если кто-то начинает зевать, такое же желание испытывают окружающие), а также изначально бо­лее зловещие эмоции: страх, ярость и т. д.

Циркулярную реакцию можно сравнить с коммуникацией — кон­тактом между людьми на семантическом уровне.

При коммуникации имеет место та или иная степень взаимного понимания, интерпретации текста, участники процесса приходят или не приходят к согласию, но в любом случае каждый остается самостоятельной личностью. Челове-

1 человеческая индивидуальность формируется в коммуникационных связях и во многом зависит от многообразия смысловых каналов, в которые че­ловек включен.

Наоборот, эмоциональное кружение стирает индивидуальные раз­личия. Ситуативно снижается роль личностного опыта, индивидуаль­ной и ролевой идентификации, здравого смысла.

Индивид чувствует и поведенчески реагирует «как все». Происходит эволюционная ре­грессия: актуализуются низшие, исторически более примитивные пла­сты психики.

Обсуждая примеры эволюционной регрессии у животных, выдаю­щийся зоопсихолог К. Лоренц рассказал об эксперименте, который очень богат социологическими коннотациями.

Экспериментатор уда­лил передний мозг у рыбы, принадлежащей к виду речных гальянов. Возвращенная в стаю особь почти ничем не отличалась от остальных, но перестала реагировать на поведение сородичей.

Она двигалась, по­винуясь только внутренним импульсам «и, представьте себе, вся стая плыла следом. Искалеченное животное как раз из-за своего дефекта стало несомненным лидером».

«Сознательная личность исчезает, — писал по этому поводу Г. Лебон, — причем чувства всех отдельных единиц, образующих це­лое, именуемое толпой, принимает одно и то же направление». Поэто­му «в толпе может происходить только накопление глупости, а не ума».

З. Фрейд отметил, что, «похоже, достаточно оказаться вместе боль­шой массе, огромному множеству людей для того, чтобы все мораль­ные достижения составляющих их индивидов тотчас рассеялись, а на их месте остались лишь самые примитивные, самые древние, самые грубые психологические установки».

У человека, охваченного эмоциональным кружением, повышается восприимчивость к импульсам, источник которых находится внутри толпы и резонирует с доминирующим состоянием, и одновременно сни­жается восприимчивость к импульсам извне. Соответственно усилива­ются барьеры против всякого рационального довода.

Однако циркулярная реакция, как всякий социальный и психологи­ческий феномен, не является однозначно негативным фактором.

Она сопровождает любое массовое мероприятие и групповое действие: со­вместный просмотр спектакля и фильма, дружеское застолье, боевую атаку (с криками «Ура!», воинственным визгом и прочими атрибута­ми), деловое или партийное собрание и т. д.

В жизнедеятельности пер­вобытных племен процессы взаимного заражения перед сражением или охотой исполняли важнейшую роль.

До тех пор пока эмоциональное кружение остается в рамках определенной, оптимальной для каждого конкретного случая меры, оно служит сплочению и мобилизации и спо­собствует усилению интегральной эффективности группы (психологи называют это фасцинацией).

Но, превысив оптимальную меру, этот фактор оборачивается противоположными эффектами. Группа вырож­дается в толпу, которая становится все менее управляемой при помощи нормативных механизмов и вместе с тем все легче подверженной ирра­циональным манипуляциям.

И последнее: вероятность возникновения циркулярной реакции возра­стает в периоды социальной напряженности.

Логично было бы считать, что напряженность, в свою очередь, возникает тогда, когда обстановка объективно становится очень плохой. Однако исследования историков и психологов показывают, что это не всегда так и даже чаще всего не так.

Французский историк XIX в. А. де Токвиль указал на то, что ре­волюционному кризису обычно предшествует длительный период по­вышения экономических и политических показателей (объем полити­ческих свобод, доступ к информации, перспектива вертикальной мобильности и т. д.).

Параллельно росту возможностей растут потребности и ожидания лю­дей. В какой-то момент рост объективных показателей сменяется их отно­сительным снижением (очень часто вследствие неудачной войны, затеян­ной правителями, которые также поддались общей эйфории).

На фоне ожиданий, продолжающих по инерции расти, это оборачивается массовой фрустрацией, а та, в свою очередь, агрессивными и (или) паническими настроениями. В этих случаях группа приобретает качество толпы.