Постсоветский пост – постмодернизм

Постмодернизм как художественная идеология ориентирован на исчерпание ценностей, вместо них – фальшаки (симулякры и симуляция по Ж. Бодрийяру), вместо ценностной вертикали – горизонталь (ризома по Ж. Делеза и Ф. Гваттари).

Интересно
Как удачно обобщил А. Л. Казин, и человек уже не личность и, тем более, не образ и подобие Божие, а складка, поверхность, тело без органов. Будучи ориентированным на исчерпание смысла, постмодернизм ни к чему другому и не может привести. Закономерно, что постмодернизм стремится к развлекательным формам – игра ради игры не может совершаться без коммерческих причин, поскольку не имеет внутренних, собственно художественных.

Постмодернизм исчерпал себя, поскольку был исчерпан изначально – по своей теоретической сути. Ему нечего сказать. Однако «ничего» – отрицания человека и смысла – это и его «позиция» пустоты. Условно назовем позднее состояние течения пост-постмодерном.

В новейший период литература постмодернизма, начинавшаяся в СССР как андеграундная и достигшая наиболее широкого распространения в 1990-е годы, продолжила реализовывать свой протестный потенциал в ситуации отсутствия запретов, обрела целевую аудиторию и заняла свою коммерческую нишу.

Бесценностная культурная парадигма, принцип игры смыслами и опровержения культурных констант в последние десятилетия доминируют в развлекательной или политизированной литературе.

Типичное явление идеологизированного постмодерна современности – роман Дмитрия Быкова «Эвакуатор» (2005). Действие происходит в современной Москве. Вначале офисный роман перерастает в нежную любовь. Отягощенная мужем и дочкой героиня Катька поддается чарам находчивого сотрудника Игоря.

Главный герой придумывает для Катьки легенду о том, что он инопланетянин, рассказывает смешные истории о родной Альфе Козерога, откуда он прибыл и употребляет остроумные словечки.

После второй главы роман из остроумного рассказа мутирует в мрачную фантастику и далее из нее уже не возвращается: «хаотическое осыпание самой системы», «государство-паралитик», «никто не сомневался, что государство недееспособно, обречено и рухнет в самое ближайшее время», «распад, как выяснилось, был тайной мечтой почти всего населения, потому что созидать давно было незачем…». С радостной интонацией автор провозглашает аксиому – «гибнущая страна».

«Теракты терпели потому, что за ними чувствовали власть, с которой не пошутишь, – неважно, родную или чужую; именно поэтому кровавый режим, никого толком не окровавивший, долбали все кому не лень, дополнительно презирая его за вялую реакцию, – а на террористов посматривали уважительно, относясь к их мотивам с пониманием».

Автор, видимо, считает, что это так – текст звучит не из уст героев, а от повествователя. При этом автор все же пытается замаскировать свое отношение к России, утверждая, что и в Америке сейчас не сладко, да и на Альфа Козерога тоже все рушится. Только делает он это неубедительно, поскольку Россия рушится в романе конкретно, а инопланетная цивилизация возникает только в воображении главных героев, которые всего лишь переносят реалии нашей страшной жизни в свою игру.

С политики автор спокойно переходит к проблемам национальности.

Про русских он пишет:

«…им эта война нужна только как легальный повод к самоистреблению. Вот что меня больше всего достает. Они же ничего другого не делают. Враг – этот так, дело десятое. Врага побеждают пространством. Главное – можно наконец под грамотным предлогом побольше помучить своих».

«Катька с детства знала эту особенность русской толпы – там всегда злорадствовали при виде новичков. <…> Собственно, и рождение ребенка полагалось бы здесь встречать так же – что, милый, теперь и тебе достанется!»

«Знаешь, какое объявление на парижском гестапо висело? .. “Доносы русских друг на друга не принимаются”, было там написано».

Одна из самых любимых черт русских людей для западников это обязательная бедность.

Не обошел ее и Быков: «Собственно, и на Земле все складывалось так, что русский человек был самый бедный, но чтобы этот закон действовал и на Альфе»!

Вполне логично, что русских солдатиков автор сравнивает с брошенными голодными, попрошайничающими собаками. На фоне этой мерзости и запустения немного странной кажется вскользь брошенная фраза: «…вообще военных летчиков развелось как грязи». Откуда они, если запустение кругом? Подобных нестыковок в романе полно.

Благородный соблазнитель Катьки, словно забывшись, проговаривается:

«В чем должна заключать святость? В помощи бедным? – это самое тупое». Помощь бедным – самое тупое, говорит самый добрейший персонаж романа. «Наши… принципиальные различия до такой степени безразличны Господу, допустить, что внятного нам критерия вообще нет, а потому все наши нравственные принципы и догадки о природе вещей не стоят ломаного гроша…»

Бесстыдный коллаборационизм («…истинное свободолюбие заключается в выборе сильнейшего противника и переходе на его сторону»), воспевание вседозволенности («счастье – это когда все можно»), неразличение нравственных принципов (т. е. уравнивание добра и зла) – в рамках традиционной культуры являются признаками расчеловечивания. Общий смысл приведенных цитат – оправдание, а затем возвеличивание самого отвратительного в себе – трусости, подлости, эгоизма.

Свободолюбие как философия предательства, а также отказ от нравственности (не по-ницшеански, а просто из страха перед ответственностью) – это снижение онтологического статуса человека (даже не до животного, а до какого-то уже совсем другого существа).

В романе Достоевского «Бесы» (1871–1872) прямой предтеча приведенных фраз Петр Верховенский проповедовал так:

«…учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши. Присяжные, оправдывающие преступников, сплошь наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают».

Характерно, что Быков в своих лекциях пытается развенчивать Достоевского, критикуя его стиль, «путанные» мысли (разумеется, аргументация эта текстом не подтверждается – очернить гениального писателя не так просто). Аналогичным образом Быков критикует и Ницше – идеолога совсем другого рода. Ницше был яростно против оправдания и узаконивания человеческих слабостей: «…Горе! Приближается время самого презренного человека, который уже не может презирать самого себя. …

“Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что такое звезда?” – так вопрошает последний человек и моргает».

Мещанское мельчание человека, наблюдаемое Ницше, достигло в XXI веке иного уровня – уровня расчеловечивания. Последний человек уже не бережет здоровье, а стремится к окончательной утрате воли (принять сторону сильного), утрате остатков смысла (неразличение принципов) и, как следствие, к распаду («Распад, как выяснилось, был тайной мечтой … , потому что созидать давно было незачем…»). Очевидно, стремление к распаду и объясняет неприятие великой литературы и философии, в частности Достоевского и Ницше.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)