Понятие безопасности

На протяжении столетий понятие безопасности неоднократно наполнялось разным содержанием и соответственно пониманием его смысла.

Несмотря на обилие толкования понятия безопасности, уже страдающего от так называемой инфляции идей, политическое понимание смысла безопасности фокусируется на состоянии взаимоотношений между индивидами и государством или обществом.

Здесь присутствует два класса субъектов безопасности: индивиды и государство/общество. Формально они находятся в положении союзников. Однако историческая реальность свидетельствует о разном политическом весе составляющих этот союз.

Концепции национальной безопасности сегодня достаточно распространены и взяты на вооружение практически всеми государствами в современном мире.

Любая концепция национальной безопасности направлена в первую и последнюю очередь на реализацию интересов государства, даже если в их преамбулах говорится о национальных интересах как совокупности сбалансированных интересов личности, общества и государства.

Концепция национальной безопасности признает в качестве ведущего игрока на сцене безопасности государство.

Существует большая традиция в понимании роли государства как попечителя своих граждан, единственного и равного партнера во взаимоотношениях с другими государствами.

Концепция национальной безопасности несет в себе родовые свойства права государства и легитимизирует нацию государство в классическом его понимании (эпохи Просвещения). На самом деле концепция национальной безопасности отражает один из исторически известных подходов к безопасности.

Последние два десятилетия XX столетия утверждается концепция общей безопасности. Начало теоретических споров по общей безопасности было заложено статьей американского профессора Ричарда Ульмана из Принстонского университета «Заново определяя понятие безопасности» (1983 г.).

Угрозу национальной безопасности представляют действия, которые чреваты, во-первых, резким снижением качества жизни населения определенного государства за относительно короткий промежуток времени, либо, во-вторых, угрожают значительно сузить круг политических альтернатив, находящихся в распоряжении правительств страны или частных неправительственных организаций внутри государства.

В этом же году была опубликована другая работа английского ученого Бэрри Бузана под названием «Народ, государство и страх».

В качестве наименее возможной единицы или точки отсчета для понятия безопасности рассматривается личность. Эти идеи легли в основу нового (его еще называют поствестфальским) подхода к изучению проблем безопасности, который получил известность как «безопасность человека».

Этот термин получил прописку в политическом словаре благодаря «отчету в развитии человечества», подготовленному в 1994 г. Программой развития ООН, а также в Хартии европейской безопасности, принятой на саммите ОБСЕ в Стамбуле 19 ноября 1999 года.

Последние предполагают физическую безопасность в широком смысле слова: сохранность жизни, здоровья, защищенность от природных и особенно социальных воздействий, таких как политическое насилие, угрожающее жизни и здоровью.

К физической безопасности примыкают и другие аспекты — экономический, социальный, этнокультурный и безопасность достоинства.

Новые представления о безопасности являются аксиологическими, поскольку наполнены моральной составляющей.

Вооруженный конфликт на Балканах (1999 г.) показал со всей очевидностью, что данная коллизия разрешается в пользу защиты прав человека в странах, нарушивших их, без соблюдения суверенитета этих стран над собственной территорией.

Такая ситуация устраивает далеко не всех участников международных отношений. Раздаются различные обвинения со стороны ряда полупериферийных и периферийных стран в том, что значение, придаваемое концепции общей безопасности по обеспечению политических прав, обусловлено европоцентризмом, «иудейско-христианскими корнями» европейской и североамериканской культур, которые неприемлемы для народов других культур и цивилизаций.

Интересную трактовку этой проблемы мы найдем в книге У. Бека «Общество риска. На пути к другому модерну». По его мнению, мы продолжаем жить в условиях модерна, однако в его новой форме.

Предшествующая «классическая» стадия модерна ассоциировалась с индустриальным обществом, а зарождающаяся новая современность связана прежде всего с обществом риска. Мы еще не живем в обществе риска, но уже ушли из индустриального общества, распределяющего блага.

Главным вопросом индустриального общества является вопрос о богатстве и его распределении, в современном обществе – проблемы предотвращения или, в крайнем случае, минимизация риска. Для классического модерна характерным было решение проблем равенства, для сегодняшнего – безопасности.

Европоцентристское понимание безопасности проникнуто высокой оценкой безопасности личности, являющейся одной из главнейших культурных ценностей, а общество, соответствующее наивысшему уровню ее фактического обеспечения, получило название «общества безопасности».

У. Бек пишет: «История распределения рисков показывает, что риски, как и богатство, распределяются по классовой схеме, только в обратном порядке: богатства сосредоточиваются в верхних слоях, риски в нижних. Те, кто имеет высокие доходы, власть и образование, могут купить себе безопасность и свободу от риска».

Касаются ли эти метаморфозы российской безопасности? Если мы вынесем Россию за скобки постиндустриального центра, то мы должны ответить на этот вопрос отрицательно. Мы пока пребываем в индустриальном обществе, т.е. на стадии модерна, не выходящего за пределы его классической версии.