Этническая социология в СССР исследования 70-80-х годов

Как и в исследованиях других направлений социологии, этносоциологи стремились осуществить комплексный подход, учитывать особенности не только макросреды социально-политические условия в стране, но и мезои микросреды конкретную обстановку в республиках, этнокультурную специфику контактирующих групп и уровень их общения (теоретическую вероятность и характер расселения), различия но типу городов и сел, их этническому составу, так же как особенности производственных коллективов, типы семьи и т. д.

Практически в поле зрения оказались все социально-значимые проблемы с выделением их этнических особенностей, играющих действительно существенную роль в жизни людей. До развертывания этносоциологических исследований социальный состав народов и население республик часто просто отождествлялись.

В результате реальная социальная дифференциация, различия между этносами, особенно с низким уровнем модернизации, затушевывались, так же как оставались скрытыми процессы социально-структурных изменений контактирующих народов в пределах каждой республики, что во многих случаях становилось основой межэтнической напряженности.

Этносоциологи зафиксировали процесс довольно быстрого роста социального потенциала сначала (в 70-е 80-е гг.) у народов, дающих название союзным республикам, а затем, с конца 70-х в 80-е гг. у титульных этносов (как теперь обычно говорят), в республиках Российской Федерации, т. е. процесс, который происходил в Европе и Северной Америке в 60-70-е гг., а позже пришел и в Советский Союз.

И сейчас в Российской Федерации из 21 титульного этноса республик 11 имеют долю специалистов с высшим образованием, аналогичную русским в этих республиках или выше. Например, у бурят и калмыков она в два раза выше, чем у русских в соответствующих республиках.

Разработка материалов переписей и представительные этносоциологические исследования, проведенные этносоциологами под руководством Ю. В. Арутюняна в республиках совместно с республиканскими исследователями (В. Квачахия в Грузии, Ю. Кахком в Эстонии и др.), фиксировали и другой очень важный процесс: различия между народами по доле населения, занятого умственным трудом, в городской и сельской средах становятся очень несущественными.

Например, в городах в 80-е гг. умственным трудом были заняты 37% армян одного из самых урбанизированных народов Союза, и 30% узбеков народа с доминирующим сельским населением. Но оживление социальных притязаний и этническая мобилизация начинаются в урбанизированных социумах. Данный процесс подсказывал необходимость трансформации регулирования межэтнических взаимодействий, чего в годы застоя не происходило.

Менялся, как показывали социологические исследования, и состав интеллигенции у народов: если в 50-е гг. у большинства из них преобладала управленческая и массовая интеллигенция (учителя, врачи), то в 70-80-е гг. формировалась производственная, а главное росла научная и художественно-творческая интеллигенция та элита, которая готова была взять на себя функции выразителя национальных интересов и претендовать на полноту власти.

Доля ее была особенно высока у эстонцев, латышей, армян, литовцев, занявших, как это стало ясно с началом перестройки, лидирующее положение в национальных движениях. Самодостаточность в специалистах и ориентация на свои кадры стала ощущаться в республиках. Это нашло отражение в отрицательном миграционном сальдо в городах Средней Азии, Закавказья.

Социологические исследования миграционных процессов показывали этнически специфические различия в миграциях. И если мотивы миграции оказывались сходными учеба, овладение, городскими специальностями, неудовлетворенность социокультурной инфраструктурой, то причины, ее сдерживающие, были различны: для узбеков, киргизов, например, существенно сдерживающим оказывался фактор незнания русского языка (в городах доминировало русскоязычное население), для грузин, татар, осетин миграцию тормозили традиции семейной жизни, что, конечно, играло роль и у народов Средней Азии.

При изучении всех аспектов особенностей миграционных процессов уже в 70-е гг. четко прослеживалась ориентация на собственные силы, и именно внутриструктурные изменения в составе работников умственного и физического труда давали для этого основания.

Новые подходы к изучению социальной структуры народов с анализом «внутриклассовых» изменений, выделением групп по характеру труда, выяснением темпов межпоколенной и внутрипоколенной мобильности были осуществлены группами исследователей под руководством Ю. В. Арутюняна и О. И. Шкаратана.

Первой обобщающей работой в этом направлении явилась книга «Социальное и национальное» по результатам исследования в Татарии в 1967-1968 гг. (в значительной ее части была переведена в США). Впоследствии в 1970-е и 80-е гг. это исследование было расширено. Проект «Оптимизация социально-культурного развития наций» был осуществлен в РСФСР, Эстонии, Узбекистане, Грузии, Молдавии сотрудниками Отдела этносоциологии Института этнографии АН СССР под руководством Ю. В. Арутюняна вместе с учеными из республик Ю. Ю. Кахком, С. Мирхасиловым, В. Квачахия, Р. Грдзелидзе, В. Зеленчуком.

Методика изучения этносоциальной структуры, принятая в том исследовании, была применена также В. Бойко для изучения народов Сибири и Амура. Изучение влияния этнических факторов на модернизационные процессы в городах велось под руководством О. И. Шкаратана в Татарии, Узбекистане и других регионах. Некоторые итоги этой работы изложены в книге «НТР и национальные процессы» отв. ред. О. И. Шкаратан.

Одной из характерных черт этнической социологии начиная с 70-х гг. было изучение социальных групп в широком этнокультурном контексте. Анализ уровня образования, культурных ориентаций, традиционализма и инновационности в ценностях городского и сельского населения, отдельных социальных слоев все это формировало направление, изучающее социокультурные характеристики народов, социокультурную дистанцию между ними.

Культурные характеристики включали ориентации на профессиональную или народную культуру, свою этническую и интегрированную, общецивилизационную, и русскую, с которой наиболее тесно контактировали нерусские народы Союза. Наиболее известными работами, отразившими данное направление, были книги Ю. Кахка «Черты сходства» (Таллин, 1974) и А. Н. Холмогорова «Интернациональные черты советских наций» (Рига, 1972). В книгах «Социально-культурный облик советских наций» и «Социальное и национальное» этим проблемам были посвящены специальные разделы.

Среди этнических факторов, наиболее тесно связанных с социальными изменениями и культурными ориентациями, очень существенной является языковая компетенция. Исследования этноязыковых процессов стали одним из важных направлений этносоциологических исследований. У народов СССР, а теперь России, на социальное продвижение, мобильность, урбанизационные и в целом модернизационные процессы знание второго русского языка оказывает существенное влияние.

Уже в 70-е гг. были выявлены роль школы, армии, этнической среды, контактов людей в различных сферах жизнедеятельности как факторов распространения русского языка в качестве средства межнационального общения. Эти проблемы освещались и в работах, посвященных общей этносоциологической проблематике.

Надо сказать, что именно в ходе социологического изучения этноязыковых процессов выяснялись потребности населения союзных и автономных республик в школах с тем или иным языком обучения, и эти данные передавались в Совет Министров, министерство образования, местным городским властям.

Естественно, использовались эти данные в меру мудрости стоящей у власти элиты. В одних случаях, например, в государствах Балтии, принимались законы о государственном языке, которые препятствовали на первых этапах принятию гражданства не менее чем четвертью населения, в других вводили как официальный русский язык, что вело к значительному смягчению межэтнических отношений. Имеющиеся данные говорят о том, что наиболее безболезненно можно возрождать «родные языки», не провоцируя межэтническую конфронтацию.

Областью научного интереса, помогавшей понять особенности социальных отношений, стала проблематика этносоциологического изучения семьи и быта. Этим занимались и социологи семьи и этнологи.

Практически во всех обобщающих этносоциологических работах и региональных исследованиях эта тема была представлена (например, в книгах «Социальное и национальное», глава М. Г. Панкратовой; «Социально-культурный облик советских наций», глава И. М. Гришаева). Исследованию русской семьи в Поволжье посвящены работы В. А. Зорина, татарской сельской семьи Р. Н. Мусиной, этнически смешанным семьям А. А. Сусоколова и Г. Столяровой.

Этносоциологи 70-80-х годов находили лазейки для преодоления идеологических табу, используя тематический бум в санкционированной для социологических исследований проблематике труда, быта, образа жизни. Этим путем удавалось публиковать сдерживаемые цензурой материалы, например, о религиозности, архаических традициях в повседневной жизни. Обнаруживалось, что обобщенный «советский образ жизни» так же, как «советский человек», сохраняет существенные этнические и региональные различия, скрывающие традиционализм.

Обойдя многие идеологические клише, этносоциологи Института этнографии АН СССР опубликовали «Опыт этносоциологического исследования образа жизни» (М. 1980), отв. ред. Ю. В. Арутюнян. Специальной, считавшейся очень важной темой в этносоциологии, выделялись межэтнические отношения, этническая идентичность. В соответствии с принятой тогда в советской науке терминологией тема эта часто называлась «межнациональные отношения», «национальное самосознание».

Возникло даже некоторое разделение между социологами Института социологии и его региональных подразделений, с одной стороны, и работавшими в Институте этнографии АН СССР (с 1990 г. Институт этнологии и антропологии РАН) и его подразделениях с другой.

Они именовали свое направление этносоциологией, а область исследования социологией межэтнических отношений. В междисциплинарной советской аудитории и этносоциологи, однако, использовали общепринятые в советской лексике термины, вопервых, дабы быть понятыми и, во-вторых, ради того, чтобы избежать упреков в архаике и сужении предмета изучения до лишь этнической специфики, которую видели в особенностях одежды, пищи, быта.

На самом же деле на этносоциологическом поле работали известные в мировой науке социологи структурщики, урбансоциологи, сельские социологи (Ю. В. Арутюнян, О. И. Шкаратан), и уже поэтому они не могли свести исследования к традиционно-архаической тематике. И надо сказать, что работающим в проблематике межэтнических отношений (а автор относится к их числу) повезло, ибо с самого начала мы имели возможность работать в тесном контакте с рядом специалистов широкого профиля.

Уже с начала развития этносоциологических исследований в конце 60- х начале 70-х гг. впервые в российской науке были выделены два уровня национальных отношений: институциональный (межреспубликанский) и межгрупповой, межличностный. Последний был легитимирован только с развитием социологии после XX съезда КПСС.

Он был настолько неведом гуманитарной общественности, что после публикации первых статей и в первых публичных выступлениях многие не воспринимали сами термины «межэтнические», «психологические установки». Установки ассоциировались с теми, что исходили от партийных органов. Мало кто знал и об этнических стереотипах. Сейчас эти понятия вошли в лексикон общественных деятелей и политических документов.

В первом значении они изучались при исследовании взаимодействия культур (социально-культурная тематика), а во втором, социальнопсихологическом, как межэтнические, межнациональные, короче межгрупповые отношения, проявляющиеся на межличностном уровне.

Возможность исследовать межэтнические отношения в рамках этносоциологии (например, в проекте «Оптимизация социально-культурных условий развития наций», осуществленном Институтом этнографии в 70-80-е гг.) позволяла проводить многофакторный анализ, рассматривать широкий набор факторов (свыше 60-ти), способных влиять на межэтнические установки и ориентации.

Поэтому этническая интолерантность была выявлена в двух как бы противоположных группах: во-первых среди интеллигенции, образованных слоев, попавших в конкурсные условия, понизивших свой статус в процессе трудовой деятельности или по сравнению с родителями (студенчество накануне вступления на самостоятельный трудовой путь).

С другой стороны среди малоквалифицированных, малооплачиваемых работников, подчас недавних сельских жителей, попавших в большие города, где они искали «козла отпущения» в инородцах. Социально-конкурсным и традиционалистским назвали мы тогда эти два типа национализма, этницизма.

Изучению межэтнических отношений были посвящены монографии Р. К. Грдзелидзе «Межнациональные отношения в Грузинской ССР» (Тбилиси, 1980), Л. М. Дробижевой «Историко-социологический очерк межнациональных отношений» . Последняя работа была написана на основе кросскультурного исследования в РСФСР, Эстонии, Грузии, Молдавии, Узбекистане в 1970-79 гг.

Некоторые выводы, полученные в ходе исследований в советских республиках, принципиально расходились с официальной идеологией. Например, советская пропаганда утверждала, что увеличение многонациональности позитивный факт, укрепляющий дружбу народов.

В этносоциологии обычно обходились без идеологем такого типа, а характер межэтнических отношений определялся как дружественный, нейтральный, негативный. И, по данным исследований, прежде всего в молодых полиэтнических городах (например, Новочебоксарск, Альметьевск, Набережные Челны), делался вывод о том, что именно здесь отношения наиболее сложные.

И только длительное, в течение десятилетий, и неконкурентное совместное проживание этнических общин благоприятно воздействует на межэтническое общение (например, это было характерно для Донбасса).

Некоторые выводы расходились и с утверждениями политологов и социологов США. Например, 3. Бжезинский прогнозировал взрыв Союза со стороны республик Средней Азии. Мы же видели наиболее сложными межнациональные отношения в Прибалтике.

Наши данные показывали, что общение в деловой и семейной сферах находится под влиянием разных факторов: в первой прежде всего под влиянием конкурентности, а иногда подспудно ощущаемой (например, в Эстонии) реакции на московское доминирование, в семейной же культурных традиций. Поэтому в той же Эстонии к этнически смешанным бракам относились более толерантно, чем к работе в полиэтнических коллективах. Только в условиях национальных движений и конфликтов шкала Богардуса стала «работать» и на постсоветском пространстве.

Возрастание уровня этнической идентичности, рост национального самосознания, как это определялось в массовой литературе, фиксировалось практически во всех этносоциологических исследованиях. Два фактора наиболее отчетливо были взаимосвязаны с этим процессом —рост образованности населения и расширение контактности прежде всего через средства массовой информации, позволяющие актуализировать межэтнические сопоставления «мы они».

Итак, сложившееся этносоциологическое направление отличалось от западной этносоциологии (акцентировавшей изучение этнических отношений, этнических предрассудков) тем, что в большинстве и во всяком случае в самых крупных сравнительных исследованиях (так, выборочная совокупность упоминавшегося исследования Института этнографии АН СССР составляла свыше 40 тыс. человек) межэтнические отношения рассматривались в комплексе с социально-структурными и социокультурными изменениями.

Случилось так, что этносоциологи, работавшие на базе Института этнографии, имели большие финансовые возможности для проведения крупномасштабных, репрезентативных полевых исследований. Поэтому их тематика была многоаспектной, выборки обширными.

Кроме уже упоминавшихся исследований в союзных республиках под руководством Ю. В. Арутюняна, в автономных республиках Поволжья были проведены исследования этносоциальных процессов под руководством В. В. Пименова. Исследователи же в других институтах Академии наук такой возможности не имели. Их работы в близких областях, как и региональные, посвящались более узким темам и имели меньшие масштабы.

В некоторых республиках были выполнены представительные и многоаспектные исследования, например, в Армении или в Удмуртии. Были такие работы и по другим регионам. В Ленинграде вышла первая работа по этническим группам в городе. К концу 70-х в 80-е гг. в Армении, Эстонии, Латвии, Литве, Грузии, Молдавии, на Украине и в Белоруссии, Казахстане, Узбекистане и Киргизии начали работать в большинстве случаев подготовленные в Москве и Ленинграде кадры этносоциологов.

В Академиях наук Армении, Украины, Белоруссии, Казахстана, Узбекистана были сформированы отделы этносоциологии. В Университетах Москвы, Ленинграда, Тбилиси, Еревана, Бишкека читались спецкурсы по этносоциологии. В 14 из 16 автономных республик РСФСР тоже начали вести самостоятельные исследования этносоциологи, подготовленные в основном в Институте этнографии АН СССР. Наиболее крупные репрезентативные для республик исследования были выполнены в Татарии, Удмуртии, Башкирии, Мордовии, Чувашии, Кабардино-Балкарии.

В подавляющем большинстве случаев результаты исследований передавались, как тогда говорили, в директивные органы. Иногда мы московские этносоциологи, заходя в кабинеты ЦК КПСС или республиканские партийные и хозяйственные органы, видели на столах их работников книги, выпущенные нами и нашими коллегами из республик.

Но прямую реакцию эти работы за все время до перестройки вызвали лишь в Татарии, Эстонии, в какой-то мере в Грузии и Молдавии, хотя в докладах партийных руководителей встречались материалы из «докладных записок». Развитие этносоциологии как научного направления на начало 80-х гг. было обобщено в книге «Этносоциология: цели, методы и некоторые результаты исследования», в ряде журнальных публикаций.