Выбор вампира. Реабилитация маргинальной антропологии
Существует традиция, идущая еще от А. Уоллеса (современника и сподвижника Ч. Дарвина), рассматривать человечество как конгломерат различных предковых форм. Причем эти различия каким-то образом «успокоились» в единстве генотипа при полной несовместимости определенных фенотипических проявлений, доходящей до аннигиляции и взаимного исключения из класса себе подобных существ.
А поскольку в само определение человека входит способность совмещать несовместимое вплоть до полного отождествления (например, знак и денотат), то территориальность античеловеческого, исключаемого из Erfullung при любых обстоятельствах, особенно важна.
Для дальнейшего исследования следует принять во внимание выводы двух русских антропологов: Б. Ф. Поршнева и его последователя и популяризатора Бориса Диденко. Среди удивительных прозрений и смелых гипотез Бориса Поршнева особое место занимает открытие экологической ниши палеоантропов. Согласно многолетним исследованиям антрополога, эти предки современных людей (неоантропов) специализировались на некрофагии — или, иными словами, были пожирателями падали.
Подбор приводимых Б. Ф. Поршневым доказательств отличается высокой степенью убедительности.
В рамках концепции получают объяснение и свобода доступа далеких предков человека к местам охоты хищников (единственными пищевыми конкурентами палеоантропов могли быть гиена и шакал, с которыми современный человек имеет наибольшее сходство в строении, например, зубной системы), и необходимость освобождения верхних конечностей для разбивания костей (и для расчленения трупов), и добывание огня — ведь при ударах камнями возникает большое количество искр.
Собрано и множество других аргументов, укладывающихся в стройную теорию.
Помимо всего прочего, уникальность занимаемой экологической ниши привела к резкому ослаблению давления естественного отбора, в связи с чем началась дивиргенция палеоантропов и безнаказанное (до поры до времени) производство опасных уклонений к абсурду.
Одним из таких уклонений стало мышление — непозволительная для других видов, находящихся под жестким гнетом естественного отбора, пауза, первоначально заполненная отсроченными реакциями и двигательными паразитизмами.
Обратимся теперь к любопытным соображениям Бориса Диденко, создавшего собственную необычную концепцию — весьма уязвимую, но зато начисто лишенную предрассудков современной «гуманистической» антропологии.
Вот большой обобщающий пассаж из введения:
«Гипотеза видовой неоднородности человечества достаточно полно отвечает на большинство непонятных вопросов человеческого общежития. Эта гипотеза предполагает, что человечество является не единым видом, а семейством, состоящим из совершенно различных двух хищных и двух нехищных видов.
В процессе антропогенеза сформировались два хищных вида: суперанималы (сверхживотные), потомки первоубийц-адельфофагов, и суггесторы (псевдолюди) — агрессивные и коварные приспособленцы, ставшие подражателями и приспешниками суперанималов. Хищные виды пошли по пути наименьшего сопротивления, уже обкатанному природой: зверскому (жестокость и хитрость). Проявления хищного поведения весьма разнообразны — от морального издевательства до изуверских пыток и убийств.
Два нехищных вида характеризуются врожденным инстинктом неприятия насилия. Они делятся на диффузный вид — люди, легко поддающиеся внушению, и неоантропов, менее внушаемых людей, обладающих обостренной нравственностью. Нехищным видам свойственна предрасположенность к самокритическому мышлению, не всегда, впрочем, реализуемая.
Здесь остановимся. Если отбросить не идущее к делу морализаторство, вроде обостренной нравственности неоантропов, остается ряд важных моментов, требующих дальнейшего осмысления.
Во-первых, это идея принципиальной разнородности предковых форм — хотя таксономически вопрос о видовом единстве человечества считается решенным, но даже сохранившиеся на сегодняшний день различия экзистенциальных проектов «дополнены» нейрофизиологическими, гормональными и генетическими коррелятами, многократно превышающими соответствующие различия у близкородственных видов животных.
Во-вторых, несомненно заслуживает внимания идея суперанимала как существа, наделенного нечеловеческой витальностью — такой, которая вообще недостижима в рамках традиционных подразделений органического (обычных организмов) и требует какого-то иного способа персонификации Жизни, не ограниченного уступками самосохранению.
Речь идет не о хищности и даже не о «повышенной хищности». Отождествление суперанималов с «прирожденными убийцами», с жестокими агрессорами, уводит автора в сторону от сути дела. А ведь разгадка была буквально рядом.
Отстаивая поршневскую идею исходной некрофагии палеоантропов, Борис Диденко пишет:
«Разгадка же состоит в том, что главная, характеризующая всех троглодитид (ранних палеоантропов. — А. С.) и отличающая их экологическая черта — это некрофагия (трупоядение). Один из корней ложного постулата, отождествляющего троглодитид с людьми, состоит в том, что им приписали охоту на крупных животных. Отбросить же эту запутывающую дело гипотезу мешают предубеждения.
То, что наши предки занимались трупоядением, оказывается, видишь ли, унизительно для их потомков. Но надо вспомнить, что есть не труп вообще невозможно, разве что сосать из жил живую кровь или паразитировать на внутренних органах.
Наша современная мясная пища является все тем же трупоядением — поеданием мяса животных, убитых, правда не нами, а где-то на бойне, возможно в другой даже части света, откуда труп везли в рефрижераторе. Так что нетрупоядными, строго говоря, являются только лишь вампиры (например, комары) и паразиты».
