Теоретическое обеспечение правовой реформы

В преобразованиях правовой системы России важную роль играет фундаментальная юридическая наука.

Надо сказать, что юридическая наука практически всегда в России принимала самое непосредственное участие в разработке мероприятий радикального «обустройства» России. Не стала в этом смысле исключением и нынешняя правовая реформа.

К сожалению, социальные результаты, к которым приводило участие отечественного правоведения в осуществлении замыслов политической власти, весьма неоднозначны, часто драматичны, но всегда юриспруденция оказывала значительное влияние на то, чем в конечном счете становилась государственно-правовая система страны.

Право, правовая сфера – та область, где наиболее сильно проявляются европоцентристские традиции нашей науки. В литературе прочно укоренился взгляд на Россию как страну, не имеющую собственных юридических традиций, чья правовая культура фактически ведет свое начало с XVIII в., когда император Петр I стал приобщать Россию к западным государственно-правовым институтам. Вся история России с Х по конец XVII в. рассматривается в современной юридической литературе в основном как один своего рода подготовительный к подлинно правовому этапу в развитии правовой культуры.

На этот счет можно привести довольно распространенную в западной литературе точку зрения, выраженную в известной книге французского компаративиста Р. Давида. «Во-первых, – пишет он, – русская юридическая наука заимствовала многое из византийского права, т. е. из римского права, и из стран континентальной Европы, придерживающихся романской системы. Правда, существовали оригинальные русские обычаи и акты, как существовали в XVIII в. французские и немецкие обычаи и ордонансы, но так же, как и во Франции и в Германии в XVIII в., в России не было другой правовой науки, кроме романской.

Категории русского права – это категории романской системы. Концепцией права, принятой в университетах и юристами, была романская концепция».

Р. Давид обнаруживает здесь весьма распространенный стереотип – отождествление права как явления культуры с его последующим научным и практическим отражением в виде доктрины и законодательства. Говоря о том, что в России не было иной правовой науки, кроме романской, не следует забывать, что эта наука права как продукт западной культуры появилась в России лишь в XVIII в. с петровскими прозападными государственными формами, что вовсе не свидетельствует об отсутствии в России собственной правовой среды, самостоятельной и полноценной правовой духовности, которая не может быть полностью отождествлена с романскими правовыми конструкциями. Именно с тех времен – с XVIII в. – русское право начинает как бы «двойную» жизнь, испытывая сложное противоречивое влияние двух мощных тенденций – национального источника и устойчивого западного влияния. Вероятно, поэтому правовая наука в России до сих пор не стала фактором национальной культуры и выступает скорее средством политики и реализации утилитарных государственных функций. Необходимо восстановить корни российского права в русских правовых традициях, конституировать их связь не только с историей права, но и с его теорией и философией.

Существовала ли предварительная научная проработка нынешних грандиозных преобразований государства и права? Да, наука давно вынашивала идеи обновления. Применительно к государственно-правовой области основными ориентирами реформаторства стали: децентрализация управления, деэтатизация, демилитаризация и деидеологизация общественных отношений.

Между тем практика свидетельствует, что данная стратегия далеко не всегда приносила ожидаемые результаты.

Демонтаж административно-управленческих отношений как требование децентрализации власти усилил, с одной стороны, диктат и бесконтрольность республиканских и региональных элит, а с другой – привел к потере необходимой управляемости жизненно важными сферами общества, прежде всего экономической, социальной, правовой.

Деэтатизация – уменьшение государственного влияния на дела гражданского общества реально повлекла принижение роли государства как социального института и резкое его ослабление. Под вопрос были поставлены сами основы национальной государственности – суверенитет и целостность России как единого федеративного государства, а вместе с ними – принципы единства законности и действенности законодательства России на всей ее территории.

Невнимание к государству не позволило вовремя мобилизовать властные структуры для противодействия социальной патологии.

Хаотическая демилитаризация вызвала глубокие дисбалансы в экономике, распады экономических связей, производственных коллективов, нигилизм молодежи в отношении своего гражданского долга и социальной ответственности.

В результате механической «деидеологизации» миллионы россиян получили усиливающееся ощущение духовной пустоты, бессмысленности, бесперспективности, временности всего происходящего.

Это отнюдь не означает, что в сформулированных выше направлениях преобразований не отмечались реальные общественные проблемы. Однако все же предпринятые на этом пути обновления России практические действия стали наиболее крупными просчетами последних лет.

Политическая и правовая реформы обречены на провал без достаточного понимания сложных процессов в обществе, в его правовой системе. Между тем исследования коренных вопросов государства и права либо немногочисленны, либо основаны на одном только позитивистском подходе, подчас лишь перекрашенном в новую модную фразеологию. Отсутствие серьезных исследовательских заделов породило тенденцию к легкому отказу от существующего законодательства с намерениями создания в кратчайшие сроки нового права на основе широкой компиляции зарубежных юридических текстов. Недостаток научных исследований и квалифицированных специалистов по западным правовым системам, многолетняя ориентированность советской правовой науки на однобокую критику последних, слабость информационной и источниковедческой инфраструктур и слабое знание правоведами иностранных языков превратили эту задачу, отнюдь саму по себе не бесспорную, в однобокие на другой теперь лад, малокомпетентные и некритические заимствования вчерашних правовых конструкций и идей, которые сама западная юриспруденция либо давно преодолела, либо находится на пути к этому.

Подход, который становится, увы, все более господствующим при подготовке законопроектов, можно назвать своеобразной правовой эклектикой: юристы и экономисты, почувствовавшие себя в политике, вольно «синтезируют» самые различные понятия, категории, «творчески» выхваченные ими из самых различных эпох, стран, социальных контекстов, что стало называться «использованием зарубежного опыта» и «опорой на общечеловеческие ценности». В результате такой правовой алхимии получаются немыслимые конструкции, оторванные от жизни России, разрушается научная методология правотворчества, а в законодательство попадают в еще большем, чем ранее, количестве различные идеологемы, основанные на «теоретическом» радикализме и юридическом романтизме. Идет перелицовка на новый лад старых недостатков законодательства – расплывчатости, лозунговости, политизированности и т. д.

На фоне огромного количества мнений и предложений по улучшению законодательства бедность теории не бросается в глаза.

Однако иллюзия такого благополучия не может жить долго – ее расцвет питает лишь самый первоначальный период дискуссий и обсуждений. Она умирает, когда приходит пора принимать решения и когда вдруг выясняется, что даже предварительная оценка выдвигаемых предложений представляет подчас неразрешимую трудность, ибо, как правило, бывает неясно, из каких закономерностей права исходят авторы предложения, равно как из какой концепции – законодатели, и наконец, под какие конкретно социальные и правовые механизмы и те и другие выстраивают свои варианты изменений. Неудивительно, что многие предложения в качестве такого основания имеют лишь критику недостатков, и остается непонятным, почему осуществление именно этих новаций должно привести к искоренению данных недостатков и не породит, к примеру, другие.

Принято считать, что многие изъяны нашей государственно-правовой практики обусловлены недостаточным вниманием к рекомендациям юридической науки. Это, конечно, верно. Но для того, чтобы законодательство реально способствовало решению проблем, необходимы ответы как на конкретные, так и на общие вопросы, например: какая концепция права, его функций в условиях нынешнего состояния общества будет способствовать созданию в России работающего, а не бумажного законодательства?

Тенденция к росту последнего – одно из следствий невнимания к общим вопросам права, легкого принятия аксиом о возрастании его значения, понимаемом как механическое увеличение количества актов, и их практически безграничном «творческом» потенциале, «моторной» роли в обновлении. Похоже, науке пока не удается перейти от видения права как универсального инструмента решения проблем, сопровождающего и обрамляющего политические и экономические решения, к выяснению его собственных закономерностей и возможностей в «разделении труда» по преодолению кризиса.

Все это свидетельствует о том, что наша юридическая наука до сих пор имеет слишком узкий, не отвечающий потребностям современной социальной практики методологический горизонт. До самого последнего времени он был представлен двумя направлениями правопознания: «узким», нормативным, и «широким», синтетическим, – которые в основных своих чертах напоминают два традиционных подхода к праву западной юриспруденции – позитивистский и естественно-правовой, фактически также являющейся ответвлением позитивизма.

Социальные корни такой ситуации в науке находятся в сложившейся системе культурной обезличенности сегодняшнего государства в России, господствовавшей в стране в советский период, его классово-интернациональной, теперь общечеловеческой беспочвенности, дающей благодатный материал для расцвета позитивистского взгляда на вещи, в том числе правовые явления.

Речь идет об ослаблении внимания к собственно теоретическим, философско-мировоззренческим и культурно-историческим аспектам фундаментального правоведения, без уяснения которых сама наука лишается перспективы и заделов по новым направлениям.

Господство позитивистского подхода в науке привело к тому, что в сфере юридического обучения преподавание фундаментального правоведения перешло в режим изложения теории законодательства и перестало работать на формирование правового духа страны в профессиональном корпусе юристов.

Позитивизм отечественной науки имел гораздо более широкие теоретические и практические последствия, в том числе для правоведения, чем это сейчас принято признавать. В юридической науке утвердились игра в понятия как почти единственная форма движения к знанию, забвение мысли, интуиции, творчества, понимания происходящего в широком социокультурном контексте.

В результате позитивистская методология, по сути дела, определила и сформировала идеологию пореформенного периода.

Наша доктрина сумела приспособить к нуждам критики законодательства и естественно правовую теорию. Однако, будучи воспринята как универсальная внеисторическая ценность без учета конкретной ситуации, сложившейся в отечественной правовой системе, эта теория не смогла не превратиться в лишенный конструктивного начала фетиш.

Между тем российская правовая система – итог «сквозного» исторического развития, многолетнего отбора черт, которые вопреки тем или иным субъективным устремлениям политиков дали своеобразную, самобытную систему.

Необходимо признать, что нынешний уровень юридических исследований, прежде всего в области теории государства и права, государственного (конституционного) права, не позволяет предложить обществу идеи, которые были бы соразмерны его проблемам, если, конечно, не считать таковыми использование зарубежного опыта и предложения переноса на отечественную почву иностранных институтов.

Отечественная праволиберальная юридическая школа, возобладавшая в России, оказалась, по сути, лишь мощной ретрансляцией западной правоконсервативной тенденции. Об этом свидетельствуют некритические и буквально-механические экстраполяции компонентов либеральной доктрины государства и права на российскую почву – в экономике, политике, праве, в том числе его конституционной отрасли.

К сожалению, опыт развития русской юридической мысли прошедшего столетия, позволивший создать известные научные школы, традиции, имена, сейчас во многом оказывается буквально смятым шквалом массовой правовой культуры Запада, угрожая сделать Россию подобием постколониальной Африки в сфере государственно-правовых форм.

Во многом из-за того, что в правовой системе утрачены исходные культурные ориентиры, право стало отождествляться с «умными», рациональными нормами, формирующимися учеными, которые должны сообщить эти нормы обществу, просветить его, «внести» в него правовое сознание.

Наши правоведы лучше ориентируются в западных государственных формах, нежели в собственных государственно-правовых началах. Поэтому и многие научные рекомендации идут от иностранного правового опыта, что подчас означает, увы, «с потолка».

Рост юридической эрудированности нашего правоведения пока не переливается в повышение уровня национального правового сознания. Задача науки – способствовать соединению этих двух процессов. Науке необходимо заново открывать правовую культуру русского общества. Смысл обновления науки права не в отказе от позитивизма в пользу какой-то иной, скажем, либеральной, естественной доктрины: этот смысл коренится в поиске собственных путей развития национальной правовой системы и государственности.

Прекращение эйфории по поводу иностранного государственно-правового опыта неизбежно ввиду отрыва последнего от социально-культурных реалий России. Это, разумеется, не должно вести к новому витку нигилизма в отношении зарубежных политико-правовых форм. Не будучи оригинальным направлением в правоведении, их апология выполняет важные просветительские и стимулирующие науку функции, особенно если удается избегать монополизма западных доктрин в развитии теории права.