Жертвенность искусства
Афоризм «искусство требует жертв» настолько самоочевиден, что, кажется, никогда не оспаривался. В искусстве жертва играет такую же роль, как в мистике, подтверждая, что в культуре в целом жертва есть двигатель жизни.
Идея жертвы близка художникам, и сами они очень часто становились жертвами власти, толпы, своего искусства. Причина конфликта в том, что творец, уходя в сферу культуры от мирских практических взаимоотношений, всегда оказывался отделенным и противопоставленным остальной массе населения, включая ее вождей.
А так как сила и количественное превосходство на стороне массы и правителя, художник неизбежно оказывается трагической стороной конфликта.
Как правило, он хорошо себе представляет, на что идет, и, таким образом, его жертва добровольна. Тот огонь, который он чувствует в своей груди, призвание, которое в себе ощущает, не дают ему права свернуть с пути.
«Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, в заботы суетного света он малодушно погружен». Здесь слово «жертва» можно понимать буквально, и сам Пушкин тому пример. Деятель культуры в столкновении с жизнью выполняет роль жертвы, но это не значит, что он проигрывает.
Благодаря телесной жертве он побеждает как творец, и тем самым культура одерживает победу. Наступает момент, когда Аполлон требует поэта к священной жертве, и поэт сознательно кладет свое сердце на алтарь культуры. В основе искусства лежит жертвенная любовь к миру.
Творец живет в двух мирах — мире духовной культуры и мире материальной жизни — и имеет две природы — творческую и потребительскую, противоречие между которыми разрешает жертвенная смерть.
Искусство понимало значение жертвы. «Мать, мать! На крови твоего сына созидается храм будущего — раскрой же мне сердце твоей чудесной властью и благослови на смерть», — восклицает герой романа Л. Андреева Погодин. Н.А. Некрасову, воспевшему жертвенность, принадлежат такие строки:
Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно для других.
И его же:
Дело прочно, когда под ним струится кровь.
С пронзенных животных наскальной живописи до героев классической литературы (Фауста, который жертвует своей душой; князя Мышкина из «Идиота» Достоевского; Федора Протасова из «Живого трупа» Толстого и т.д. и т.п.) мы постоянно встречаемся в искусстве с жертвой. Архетип искусства как такового выразил С. Есенин:
Не ищи меня ты в Боге,
Не зови любить и жить.
Я хочу на той дороге
Буйну голову сложить.
Творец жертвует собой, но культура побеждает. Так мы приходим к глубинному пониманию того, что остается неясным в древних ритуалах жертвоприношения.
Художник жертвует, чтобы жило искусство. Стремление к гибели Байрона, Пушкина, Лермонтова, метания Гоголя, терзания Достоевского, уход Толстого объясняются желанием добровольной жертвы. Стихи и романы — содержание искусства, — жертва — его энергия.
Это та «энергия сожжения», из которой созидается пламя духа. Поэтому Достоевский хвалил свою каторгу, Толстой просил Леонтьева поскорее исполнить желание написать на него донос.
В идее жертвенности непонятый смысл учения Л. Толстого о непротивлении злу насилием.
И в ХХ в., когда из всех искусств важнейшим стало кино, гениальный режиссер А. Тарковский назвал венчающий его карьеру фильм «Жертвоприношение». Он советовал молодым кинематографистам принести себя в жертву кино и воплотил идею жертвоприношения на экране.
С обывательской точки зрения поступок героя, сжегшего собственный дом, — сумасшествие. С точки зрения изначальной жертвенности искусства — это жертва в чистом виде, возвращение к той жертве, с которой началось искусство.
