Событийное политическое знание

Такие характеристики политического события, как уникальность, нахождение во времени, процессуальная развернутость в актуализации, открытость, неопределенность, случайность, формируемость и др., находят выражение в тех исследовательских подходах, которые характерны для событийного познания.

Событийное познание руководствуется следующими основными установками:

• нераздельность структурного и агентского факторов политического события;
• трансформация структурного и агентского факторов в ходе политического события;
• темпорально-ситуационная сложность политического события, его определенность условиями политического действия;
• нелинейность развертывания политического события;
• принципиальная открытость политического события его результатам;
• перспективизм политического события;
• формирование смысла политического события по его ходу.

Можно описать особенности событийного знания, сравнивая его с имеющимися парадигмами познания, к которым следует относить фактуальное и интерпретативное политическое знание.

Что же касается событийности, особенно при- менительно к политике, то она исследуется недостаточно. Как правило, событие и событийность анализируются в феноменологическом ключе как некоторые пункты развертывания жизненного мира людей, являющегося их свершением в том смысле, что он ими делается и переживается.

Э. Гуссерль писал, что «мир, который есть для нас, по своему бытию и так-бытию есть наш мир, он целиком и полностью черпает свой бытийный смысл из нашей интенциональной жизни, из ее свершений с их априорной типикой, которая может быть обнаружена — обнаружена, а не сконструирована на основе тех или иных аргументов и не измышлена мифическим мышлением». Попытаемся, следуя этой традиции, описать основные характерные черты событийного познания, основанные на этой феноменологической установке.

Отметим, что феноменологический подход к исследованию политики, связанный прежде всего с французским интеллектуальным движением левого толка (Ж.-П. Сартр, М. Мерло-Понти), получил поддержку как основа преодоления кризиса бихевиористской по- литической науки в 1970–1980-е г

Особый интерес к феноменологии политики проявился в странах Восточной Европы, где она рассматривалась в противовес марксизму как истинная философия, не манипулируемая политикой. И сегодня ее популярность в политической теории и философии не снижается, что позволяет говорить о методологической перспективе феноменологического подхода для преобразования инструментария политических исследований.

Событийный подход к исследованию означает, что происходящее как объект исследования рассматривается не в качестве противопоставленной субъекту вещи и не как предмет возможной интерпретации, а в виде некоторого феномена, подверженного нашему интенциональному опыту и развертывающемуся перед нами в своем осуществлении.

В этом отношении весьма примечателен метод политического мышления Ханны Арендт, прекрасно описанный Эрнстом Волратом. Он пишет, что беспристрастие (в отличие от объективности) «предполагает, по сути, „говорить то, что есть“, …признавать феномены в их фактичности и определять эту фактичность скорее в феноменальном смысле, чем истолковывать ее, исходя из эпистемической основы…

Вид политического мышления Ханны Арендт связан с рассмотрением предметов в политике не как „объектов“, а как феноменов и актов появления. Они есть то, что показывает себя, что появляется перед глазами и чувствами… Политические события есть феномены в специальном смысле; можно было бы сказать, что они есть феномены per se (по преимуществу)… Пространство, в котором политические феномены случаются, создаются самими феноменами».

Хотя в познании событий возможен детерминистский подход, направленный на поиск процессов и механизмов, или возможна интерпретация событий с позиции разнообразия цен- ностных суждений, однако сутью событийного знания выступает обнаружение идеи события, т. е. существа, происходящего самого по себе. Здесь, кажется, можно провести различие между смыслом как целью понимания и идеей как целью обнаружения.

Мы не просто потеряли смысл (и отсюда следует констатация, что нынешний мир пуст — «эра пустоты»), но мы зафиксировали отсутствие смысла в истории. Но тем самым, если это так, мы фиксируем наличие идеи пустоты в нашем жизненном мире, которая феноменально проявляется во всем — от космоса до психики человека.

Когда был смысл, то на самом деле была идея смысла истории, которая проявлялась в ней как движение, например прогресса, либерализма, капитализма, демократии, коммунизма. Идея смысла истории — это не то же самое, что смысл истории. Есть раз- личные смыслы истории, которые ей придают люди, но нет единого и универсального смысла истории. В этом отношении Карл Шмитт совершенно прав, когда проводил различие между идеей в политике и теми значениями, которые ей придают люди.

Следовало бы проработать дополнительно значение этой методики различения для Шмитта, но здесь сошлемся лишь на одно его суждение: «Ведь пока от идеи что-то остается, господствует и представление о том, что нечто пред- шествует раньше данной действительности материального, что оно трансцендентно, а это всегда означает высший авторитет». При этом следует помнить, что не здравый смысл здесь является основной всеобщего в идее и даже не всеобщее чувство принадлежности к человечеству, о котором писал Кант, но «жизненный мир», а через него «трансцендентальный субъект/интерсубъект», т. е. человечество.

Идея как схватывание существа, происходящего в мысли, адекватно воспроизводится не в понятии или суждении, а только повествованием в рассказе. М. Хайдеггер где-то написал, что мыслит понятиями только Новое время, т. е. время науки. Событие же рассказывается, поскольку в нем много неуловимого и неопределенного. Конечно, понятия остаются, но они вплетаются в ткань повествования о событии, теряя свою ригористичность и центральность.

Идея может быть названа, но ее раскрытие/обнаружение предполагает повествование. Событийное знание имеет ориентационное значение, и исследователь здесь выполняет скорее функцию «практического философа», т. е. политика, деятельность которого по обнаружению идей становится по преимуществу деятельностью авторитетной, а значит — политической.