Новая сравнительная политология

Знаковым событием, связанным с появлением «новой» сравнительной политологии, стал семинар, проведенный в 1952 г. в Северо-Западном Университете (Эванстон, Чикаго) под эгидой Совета по обществоведческим исследованиям. Его участниками были Сэмуэль Биер, Джордж Блэнкстен, Ричард Кокс, Карл Дойч, Гарри Экстейн, Кеннет Томсон, Роберт Уорд, а также председательствовавший на семинаре Рой Макридис.

Данную группу исследователей, стремившихся к большей строгости и четкости теоретико-методологических установок, можно охарактеризовать как «обновленцев». Обсудив особенности сравнительного метода, участники семинара выделили уровни сравнительного политического анализа, а также основные тематические вопросы исследования.

На семинаре были сформулированы восемь методологических тезисов.

1. «Что сопоставление предполагает абстракцию и что конкретные ситуации или процессы как таковые никогда не могут сравниваться. Каждый феномен уникален, каждое проявление уникально, каждый процесс, каждая нация, каждый индивид в определенном смысле уникальны. Сравнивать их — значит подбирать определенные (идеальные. — Л. С.) типы или понятия, тем самым «искажая» уникальное и конкретное.
2. Что перед любым сопоставлением необходимо не только установить категории и понятия, но также определить критерии релевантности отдельных компонентов социальной или политической ситуации анализируемой проблеме, например релевантность социальной стратификации семейной системе или пятен на солнце — политической нестабильности.
3. Что необходимо установить критерии для адекватной репрезентации отдельных компонентов, которые подвергаются общему или проблемному анализу (проблема установления меры или стандартных шкал показателей. — Л. С.).
4. Что при попытке построить, в конечном счете, политическую теорию необходимо сформулировать гипотезы, вытекающие или из контекста концептуальной схемы, или из формулировки проблемы.
5. Что формулировка гипотетических отношений и их проверка эмпирическими данными никогда не сможет получить доказательности. Гипотеза или серия гипотетических отношений будет доказана, т. е. верифицирована только при условии одновременной фальсификации.
6.  Что предпочтительней формулировать серии гипотез, чем единичные гипотезы.
7. Что компаративные исследования, даже если они не приводят к появлению некой общей теории политики, могут проложить путь постепенному и кумулятивному развитию теории с помощью:

• обогащения нашего воображения и способности формулировать гипотезы в том же смысле, в каком «внешнеположенность» (outsidedness) расширяет нашу способность понимать общественную систему;
• выявления средств для проверки гипотез;
• уяснения того, что нечто для нас очевидное нуждается в объяснении.

Подобный сбор сам по себе может вести к признанию иррелевантных отношений (климат и избирательная система, язык и промышленная технология). Такое признание дает возможность более управляемого сбора данных. Отсюда вытекает важность, придаваемая участниками семинара развитию предварительных классификационных схем еще до формулирования гипотез».

Воздействие семинара и предложенного им методологического подхода на сравнительную политологию было велико. Произошел мощный рост интереса к сравнительным исследованиям, прежде все- го в Америке. В президентском обращении к ежегодному собранию Американской ассоциации политической науки 1953 г.

Пенделтон Херринг подчеркнул: «Тщательные компаративные исследования культур и идеологий, исторического развития и целостных комплексов сил, которые стремятся к завершенному политическому выражению, способны привести не только к лучшему пониманию тех стран мира, с которыми нам приходится иметь дело, но также должны позволить нам лучше понять самих себя».

В марте 1954 г. Совет по обществоведческим исследованиям создает Комитет по сравнительной политологии, который возглавляет Габриель Алмонд, один из учеников Чарльза Мерриама. «Мы были, — вспоминает Алмонд, — „молодым“ комитетом, подобранным с расчетом избежать американской и европейской ограниченности и интеллектуального консерватизма».

Деятельность Комитета была широкой и разнообразной: «Это был замечательный период интеллектуальной деятельности в течение более двух десятилетий. Действительное число ученых, принимавших участие в деятельности Комитета, составило 245 человек, из которых 199 были американцами, а 46 — иностранцами, в основном европейцами.

Формируется традиция сравнительного изучения условий демократических и авторитарных режимов, измерения политических режимов и институтов. Заметным явлением в политической науке стали работы С. Хантингтона, М. Яновица и С. Файнера по изучению военных, Г. Эрмана «Групповые интересы на четырех континентах»
(1958), Г. Алмонда и С. Вербы «Гражданская культура» (1963).

Сидней Верба довольно точно оценил происшедшие перемены: «Революция в сравнительной политологии началась с некоторых смелых принципов: видеть за описанием теоретически более релевантные проблемы; видеть за одним фактом сравнение многих фактов; видеть за формальными институтами управления политические процессы и политические функции; и видеть за странами Западной Европы новые государства Азии, Африки и Латинской Америки».

Деятельность Комитета отличала установка на создание «общей науки, разрабатывающей единый комплекс теоретических проблем, предоставляющей единую методологию исследований». Без преувеличения можно сказать, что наиболее ценные достижения американской политологии с середины 1950-х по начало 1970-х гг. так или иначе связаны с деятельностью Комитета.

Отдельные исключения — некоторые чисто теоретические труды или же работы в весьма специфических областях типа электоральных исследований — можно пересчитать по пальцам. Фактически в это время сравнительная политология, потеснив многие иные отрасли политической науки, заняла ведущее место и в определенном смысле стала отождествляться со всей дисциплиной.

Мощная экспансия компаративистики охватила и область преподавания политологии. Так, в 1925 г. в десяти крупнейших университетах США приблизительно один из десяти предложенных курсов относился к сравнительной политологии, в 1945 г. — один из пяти, а в 1965 г. — уже один из трех.

Подобные перемены не означали, что «традиционная» сравнительная политология исчезла в одночасье. Напротив, ее приверженцы не только продолжали работу, но и смогли выдвинуть немало здравых возражений против методологического максимализма «обновленцев». Важным событием в данном отношении стало заседание круглого стола по сравнительному правлению, организованное Международной ассоциацией политической науки в апреле 1954 г. во Флоренции.

На заседании «традиционалисты», в число которых входили такие видные ученые, как Карл Лёвенштейн, Карл Фридрих, Морис Дюверже, Рольф Штернбергер, Уильям Робсон, довольно активно выступили против «обновленцев», которых во Флоренции представляли Рой Макридис, выступивший с методологическим докладом, а также Сэмуэль Биэр и Роберт Уорд. Однако дискуссия отнюдь не вылилась в простую конфронтацию. Обе стороны внимательно воспринимали аргументы друг друга.

Выявилась и группа «центристов», включавшая одного из организаторов флорентийского коллоквиума Джованни Сартори и ряд молодых европейских ученых. В целом дискуссия оказалась крайне конструктивной и плодотворной. Как вспоминает Ханс Даальдер, «для начинающего ученого вряд ли можно было найти более волнующее вступление в профессию, чем этот семинар».

В течение 1950-х гг. происходит постепенное методологическое обновление. Смягчаются крайности, вырабатывается достаточно широкая зона теоретико-методологического согласия. Сторонников как активно-конструктивных (генерационных, дедуктивных), так и реактивно-описательных (таксонимических, индуктивных) традиций сближают поиски общих теоретических основ политической науки. Именно в 1950-е гг. сложились два новых подхода — системный и поведенческий, или, как его нередко называют, бихевиоральный». Каждый из этих подходов представлял теоретико-мировоззренческое отношение к политике как к объекту исследования. В основе каждого лежала своя онтология политического.

Представители системного подхода (структурные функционалисты и т. п.) исходили из того, что политику как явление и как объект исследования отличают некие организационные принципы — кибернетические и, шире, коммуникативные взаимодействия, структурно-функциональные зависимости и т. п.

Отсюда вытекало, что задачи исследования и понимания политики связаны с выявлением соответствующих аспектов организации в бесконечно богатом и разнородном мире политического. Это позволило различать системные и средовые факторы в политике, осуществлять моделирование политических институтов и процессов, выявлять граничные, а тем самым нормальные и аномальные условия функционирования различных политических образований.

Бихевиоральная методология (не путать с бихевиоризмом как психологической теорией) строилась на признании безусловной первичности самой фактуры политического поведения людей.

Принятие подобного подхода изменило образ мышления политологов в следующих отношениях:

1. усилилась сравнимость результатов из-за убеждения в наличии подобий в политическом поведении;
2. анализируемые взаимосвязи факторов при эмпирической проверке получали подтверждение;
3. возросла точность в методах сбора и анализа данных; получила развитие квантификация данных;
4. произошел поворот от нормативно-ориентированной к эмпирически-ориентированной теории на различных уровнях анализа;
5. введено в научный оборот позитивистское допущение, что ценностно-свободное и ценностно-нейтральное знание возможно;
6. усилился интерес к созданию чистой теории политики в противоположность прикладному исследованию.

Как нетрудно заметить, оба данных подхода представляют собой различного типа аксиоматики, на основании которых могут строиться теоретико-методологические основания политической науки. Соблазнительно связать системный подход с активно-конструктивной (генерационной, дедуктивной) традицией, а бихевиоральный — с реактивно-описательной таксонимической, индуктивной.

К тому же для многих политологов вообще, а для компаративистов в особенности, было свойственно стремление найти некое соединение двух подходов. Это способствовало широкому укоренению представлений о возможности объективного знания о политике и политических процессах на основе, с одной стороны, сравнимости структур и функций любой национальной политической системы, а с другой — экспериментального подтверждения всех выдвинутых гипотез ссылкой на публично наблюдаемые перемены в политическом поведении.

Бихевиорализм тесным образом переплелся со структурным функционализмом, результатом чего явилась ориентация на теорию и возможность высокого уровня обобщения в сравнительной политологии.

Таким образом, воздействие системного и бихевиорального под- ходов на сравнительную политологию ограничилось общим повышением теоретического и, шире, культурно-интеллектуального уровня исследований. Принципиальных новаций в самих методах сравнений они не дали, хотя значительно обогатили сравнительную политологию варьированием и совершенствованием существовавших методов и добавили значительное количество специфических методик и техник исследования — в основном либо теоретических, либо эмпирических.

Это вполне понятно, ведь оба подхода адресовались к базовым онтологиям политического, а не к основному смысловому ядру компаративистики: проблеме соотносимости уникального, или к проблемам критериев сравнения, их релевантности и т. п., разве что делали это косвенно.

Данное обстоятельство ни в коей мере не мешало получению качественно новых научных результатов, в том числе имеющих теоретико- методологическое значение. Так, Габриэл Алмонд, разрабатывая функциональный подход к сравнительной политологии, писал о четырех основных характеристиках политических систем, на основе которых они могут быть сравнимы.

Во-первых, «политические системы, включая наиболее простые, имеют политическую структуру… Во-вторых, во всех политических системах исполняются одинаковые функции, даже если эти функции и могут исполняться различными типами структур и с разной частотой… В-третьих, все политические структуры, неважно, как они специализированы, находятся ли в примитивном, или традиционном обществах, являются многофункциональными… В-четвертых, все политические системы являются смешанными системами в культурном смысле. Нет „сверхсовременных“ систем и структур в смысле рациональности, и нет „сверхпримитивных“ систем в смысле традиционности».

Исключительно важным вкладом в науку стала работа Г. Алмон- да и Б. Пауэлла «Сравнительная политика: Развивающий подход». Они пошли по пути выработки условно универсальных показателей для сопоставления политических систем и культур, построили систему декартовых координат с разделением каждой из осей на три уровня проявленности соответствующих качеств (низкий, средний, высокий), что дало девять полей. Горизонтальная координата характеризовала нарастание субсистемной автономности, а вертикальная — функциональной дифференциации.

Последний параметр помимо низкой, средней и высокой проявленности характеризовался отнесением этих уровней соответственно к примитивным, традиционным и современным системам. Кроме того, он был дополнен, не вполне основательно, также параметром культурной секуляризации. Модель Алмонда — Пауэлла позволяет сделать целый ряд интерпретаций, достаточно нетривиальных и, вероятно, неочевидных даже для их создателей. Так, идущая из основания координат диагональ образует ось идеальной эволюции. Перпендикулярная ей диагональ, как и параллельные ей линии, характеризуют отклонения от идеального хода эволюции.

Еще более важная для сравнительной политологии и, к сожалению, недооцененная работа стала результатом встречи одной из рабочих групп Комитета по сравнительной политологии, произошедшей в 1968 г. в Стэнфорде. Результатом встречи стало издание в 1973 г. книги «Кризис, выбор и изменение. Исторические исследования политического развития». Это был сборник под редакцией Габриэля Алмонда, Скотта Флэнегана и Роберта Мундта.

В него вошли статьи, в которых на основе общих методологических принципов анализировались восемь исторических случаев качественных политических изменений, вступительная и заключительная главы, а также приложения, содержащие квантифицированные с помощью единого математического инструментария данные о динамике построения коалиций политических сил в ходе каждого из анализируемых кризисов.

Исследование намного превзошло общий уровень сравнительной политологии своего времени и потому осталось практически незамеченным. Никто из коллег не решился ни предложить альтернативные научные решения, ни испытать предложенные методы и методики на новом материале.

Главное же достижение состояло в решительном обновлении методологии. И дело здесь не только в оригинальном математическом аппарате и не в попытке синтезировать теоретико-методологические подходы структурного функционализма, теории рационального выбора, учений о социальной мобилизации и о лидерстве. В конечном счете это касалось общенаучной методологии, а не специально сравнительной политологии.

Главным было обновление собственно компаративистской методологии. Отчасти благодаря удачно найденным параметрам сравнения «статика — динамика» и «детерминация — выбор» участники рабочей группы впервые смогли достичь синтеза дедуктивных (генерационных) и индуктивных (таксонимических) стратегий сравнения, о чем уже давно задумывались компаративисты и что стало постоянным предметом обсуждений, начиная с Эванстонской и Флорентийской дискуссий. Речь идет о параллельных процессах моделирования и агрегирования данных, которые не просто взаимосвязаны, но взаимно определяют друг друга.

С данным методологическим прорывом сопоставимо только достижение компаративистов Роккановской школы по выработке «концептуальной карты Европы» — более основательное и широкомасштабное, однако в силу этого и более противоречивое и неоднородное. Однако для понимания того, в чем состояло достижение Стейна Роккана и его коллег, необходимо рассмотреть достаточно широкий спектр весьма разнородных обстоятельств, связанных с распространением «новой» сравнительной политологии в 1960–1970-е гг.

Наложение американской инициативы (Эванстонский семинар и Комитет по сравнительной политологии) на достаточно высокий теоретический уровень европейской науки и привлечение данных, связанных со значительными политическими переменами в Европе накануне, во время и после Второй мировой войны, позволило западноевропейцам уже со второй половины 1950-х гг. активно и на хорошем уровне осваивать сравнительную политологию.

Еще в 1952 г. в Париже был основан Международный совет по социальной науке для проведения междисциплинарных и международных сравнительных исследований. Однако до его реорганизации в 1961 г. он не играл существенной роли. Решающей в этом смысле явилась конференция, организованная Стейном Рокканом в 1962 г., а затем разработка в течение десятилетия ряда проектов под его руководством, которые были ориентированы на сравнительные исследования и на методологию.

Работа развернулась в рамках сразу двух основных традиций — активно-конструктивных, генерационных, дедуктивных и реактивно-описательных, таксонимических, индуктив- ных. Трудно сказать, был ли у Стейна Роккана изначальный замысел добиться их интеграции, но его собственное вовлечение в оба потока исследований делает такое предположение возможным.

Как бы то ни было, в 1960-е гг. параллельно идут процессы изучения и даже скорее накопления фактуры электоральной статистики, политических приверженностей и различных (социальных, религиозных, партийных) размежеваний, а также осмысления и нередко моделирования процессов формирования современных государств и наций. Значительная часть работы совершается зачастую вне пределов сравнительной политологии — первая в рамках отдельных эмпирических дисциплин, а вторая в рамках политической теории.

В рамках первого направления следует выделить создание значительного количества баз данных и архивов. С 1961 г. начинает полномасштабное функционирование Йельская программа политических данных (Yale Political Data Program). Данные по электоральному поведению накапливались Межуниверситетским консорциумом политических исследований (Inter-University Consortium for Political Research) с центром в Мичиганском университете, где также функционировал Центр исследования опросов (Survey Research Center).

В Калифорнийском университете (Беркли) была создана Библиотека и служба поиска международных данных (International Data Library and Reference Center), где накапливались в основном данные из третьего мира. В Нью-Йорке создается Совет архивов обществоведческих данных (Council of Social Science Data Archives). В рамках Европейского консорциума политических исследований в 1971 г. создается Информационная служба европейских данных (European Data Information Service).

Возникают национальные структуры, например Норвежская служба данных по общественным наукам (Norsk Samfunnsvitenskapelig Datatjeeneste), созданная и возглавленная Рокканом в 1975 г. на основе проектов, начатых им вместе с Херни Валеном еще в 1950-х гг. Заметными центрами накопления данных стали Центральный архив (Zentralarchiv) в Германии, Архив Штейнмерец в Нидерландах и Архив опросов исследовательского совета по обществоведению в Эссекском университете в Колчестере (Великобритания).

Шла работа и по обобщению собранных данных. Например, на основе Йельской программы был опубликован «Всемирный справочник политических и социальных показателей» (1964). За год до этого, в сентябре 1963 г., в Йельском университете прошла Международная конференция по использованию количественных политических, социальных и культурных данных в межнациональных сопоставлениях.

Сборник основанных на материалах конференции трудов, представляющих и сейчас значительный интерес с методологической точки зрения, был издан в 1966 г. Следует также упомянуть другие работы Стейна Роккана: «Подходы к изучению политического участия» (редактор), «Партийные системы и приверженности избирателей» (редактор совместно с Сеймуром Липсетом), «Граждане, выборы, партии. Методологии сравнительного изучения процессов развития».

В 1960-е гг. одной из ведущих тем исследований Роккана становятся процессы образования современных наций. Однако подобные исследования велись подспудно, попутно с другими трудами. Так, они дополняют его работы в рамках проекта по изучению малых европейских демократий, который с 1961 г. он осуществлял вместе с Хансом Даальдером, Валом Лоруиным, а затем и с Робертом Далем.

Кроме того, исследования формирования наций оказались связаны с попытками Роккана освоить парсонианскую методологию и с методологическими дискуссиями, которые норвежский компаративист вел с Карлом Дойчем, Сэмюэлем Хантингтоном, Бэррингтоном Муром, Петером Неттлем и некоторыми другими коллегами в рамках мероприятий Комитета по сравнительной политологии. Содержание теоретических поисков Роккана отражено в докладе «Методы и модели сравнительного изучения нациообразования».

В конечном счете 1970-е гг. проходят под знаком разработки «концептуальной карты Европы», вылившейся в интеграцию и взаимодополнение параллельных процессов моделирования и агрегирования данных. При этом широко использовались уже полученные Рокканом и его коллегами результаты сравнительных исследований. Безусловное интеллектуальное лидерство Роккана не только не мешало, но даже помогало вовлечению в работу новых исследователей. В 1970-е гг. был создан целый ряд трудов.

Кончина Стейна Роккана в июле 1979 г. стала невосполнимой утратой. Хотя еще в течение не- скольких лет его коллеги и сотрудники предпринимали усилия по продолжению исследований и выпустили ряд ценных трудов, продолжение реализации крайне тонких и изощренных методологических принципов оказалось не по силам компаративистам 1980-х гг.

Можно констатировать, что основные методологические достижения «новой» сравнительной политологии были обретены не столько благодаря собственно методологическим изысканиям, сколько в ходе крайне амбициозных, сложных, но в то же время продуктивных проектов — «стэнфордского» исследования исторической динамики политических изменений и «бергенской» разработки «концептуальной карты Европы». На этом фоне довольно бледно выглядят другие весьма многочисленные работы по методологии сравнительных исследований, которые, однако, были в целом весьма полезны.

Среди них следует отметить изданную под редакцией Р. Хольта и Дж. Тернера книгу «Методология сравнительного исследования» (1970), исследо- вание А. Пшеворски и Г. Туне «Логика сравнительного социального исследования» (1970), книгу Л. Майера «Сравнительное политическое исследование. Методологический обзор» (1972), сборник под редакци- ей Д. Уорика и С. Ошерсона «Методы сравнительного исследования» (1973), а также ряд весьма любопытных и содержательных статей.

Подводя итоги этапу «новой» сравнительной политологии, следует отметить, что мощный импульс Эванстонского семинара, Флорентийского круглого стола, деятельности Комитета по сравнительной политологии и Европейского консорциума политических исследований вызвал экспансию сравнительной политологии.

В этих условиях методологии, воспринятые из вторых или даже третьих рук, оказались недостаточно осмысленными, а конкретные методики и технологии исследования подверглись заимствованию, нередко чисто механическому.

Упор либо на эмпирическую базу исследований, либо на чистую теорию приводит в конце концов к замыканию в кругу узких проблем, к отрыву сравнительной политологии от динамичного политического процесса. Это заставляет исследователей пересматривать свое отношение к бихевиорализму и структурному функционализму.

Максимализм методологических требований вызвал завышенные ожидания. Это, в свою очередь, способствовало остроте чувства разочарования от того, что замыслы оказались реализованы частично или в ходе их реализации выявились просчеты.

В то же время действительные достижения «новой» сравнительной политологии — результаты Стэнфордского семинара по политическим изменениям и «концептуальная карта Европы» — оказались трудны для усвоения и «незамечены» большинством компаративистов. В результате наступает пора «малых дел», начинается новый этап развития сравнительной политологии.