Философия в науке и литературе

Большой вклад в понимание той роли, какую играет практическая деятельность для формирования, развития философской концепции знания и познания, сделал один из крупнейших средневековых ученых Абу Райхан ал-Бируни (973–1048). Научное наследие Бируни составляет примерно 150 трудов по математике, астрономии, географии, минералогии, астрологии, истории, этнографии, филологии, философии.

Интересно
Как натурфилософ Бируни склонялся к деизму. Будучи естествоиспытателем, он сделал вклад в расширение понятия числа, теорию кубических уравнений, сферическую тригонометрию, составил тригонометрические таблицы. В 1037 году Бируни закончил «Канон Масуда», посвященный общему описанию картины мира.

Обосновывая шесть Птолемеевых принципов мироздания, в том числе принцип неподвижности Земли, он сделал ряд замечаний, свидетельствующих о допущении им движения Земли вокруг своей оси. Оставаясь геоцентристом, он признавал возможность объяснения астрономических явлений на основе гелиоцентрической картины мира, однако в ней он не видел практической надобности, поскольку и геоцентрическая система позволяла решать все научные проблемы того времени. Основываясь на изучении летоисчислений разных народов, Бируни предложил общие принципы составления календарей.

Интересно
Владея арабским, персидским, греческим, сирийским языками, а также санскритом, этот многогранный ученый способствовал выработке принципов перевода естественно-научной терминологии с одного языка на другой. Вкладом ал-Бируни в научную методологию было широкое использование сравнительного метода.

Как исследователь, ал-Бируни подчеркивал необходимость тщательной проверки знания опытом. Опытное знание ал-Бируни противопоставлял умозрительному, явно отдавая предпочтение первому. Как построенную на умозрении подвергал сомнению космическую систему Аристотеля, с этих же позиций критиковал аристотелевскую и, соответственно, авиценновскую концепцию «естественного места» и аргументацию против существования пустоты.

Поборник научных, рациональных знаний, логически аргументированных и проверенных опытом, ал-Бируни критически относился к разного рода лженаукам, полагая, что «многие ошибки проистекают из смешения научных вопросов и религиозных». Поэтому, обязанный заниматься астрологией, в которой «предположения преобладают над достоверным знанием», он ограничивался выводами, основанными на астрономических исследованиях.

Идеи философии широко распространялись в сфере литературы, приобретая в ней особые нюансы. Жанр адаба, светского направления в арабо-исламской культуре, означающего воспитание через литературу «похвального образа поведения», был популярным не только в элитарных, но и более широких кругах общества, поскольку в доходчивой, иногда «легкой» и пикантной форме просвещал, развлекал и наставлял людей. В этом жанре нередко распространялись и философские идеи.

Арабский поэт Абу-ль-Аля ал-Маарри (973–1058) был представителем философской лирики. Отец Абу-ль-Аля, знаток мусульманского права и филолог, сам занимался образованием сына, который в трехлетнем возрасте перенес оспу, лишившую его зрения. Продолжил свое образование юный ал-Маарри в Багдаде, огромном (по подсчетам историков, число его тогдашних жителей колеблется от 400 тысяч до 1,5 миллионов), процветающем городе. Здесь он провел около двух лет, посещая библиотеку «Дома науки» – место встреч ученых и литераторов.

Однако смерть любимой матери заставила алМаарри вернуться в родной дом, который он уже не покидал никогда. Скорбное настроение, овладевшее им («ночь в траурном плаще, постигшая меня»), во многом объясняет его отвращение к мирской суете и склонность к уединению. «Заложник двойной тюрьмы» (слепоты и добровольного заточения) – так определил ал-Маарри себя и свой образ жизни. Он много размышляет и пишет о земной юдоли, страданиях человека, о смерти.

Знаток мусульманского права и богословия, философии, филологии, он создает трактаты и стихи, принесшие ему славу глубокого и независимого мыслителя, тонко чувствующего боль и горе человека, яростно обличающего зло ханжества, корыстолюбия, насилия. Ал-Маарри не мог смириться с лицемерием, лживостью, которые нередко демонстрировала религия – именно их он считал безбожием.

Безбожники – это те, кто сеет суеверия, подобные представлению, «будто на луне есть некая старуха, которая доит луну». Но безбожники это и те, кто вносит разброд в умы мусульман и сеет непримиримую вражду между ними.

Для ал-Маарри было неприемлемо то, что произошло с исламом после смерти Мухаммада, когда началась ожесточенная борьба за власть в Халифате и за обладание знанием истинной веры, приведшая к появлению множества направлений в толковании Корана и множества сект.

Все это, считал ал-Маарри, враждебно подлинной вере. «Я вижу, что люди волнуются и суетятся, растерянные между мутазилитами и мурджиитами, а забота их вождей – награбить денег недозволенными средствами и удовлетворить любострастие». В «Послании о прощении» (1033 г.) в острой и сатирической форме ал-Маарри выступает против представлений мусульман о загробной жизни.

Гротескно изображая райскую жизнь, в которой царят те же пороки, он ставит под сомнение некоторые догматы веры. В поэтическом сборнике «Обязательность необязательного» он утверждает: «Лицемерие и вера – одно и то же». Эта мысль повторяется и в другом стихотворении сборника: «Вера – вооружение лжеца и лицемера» и еще: «Хадисы выдумал обманщик в старину, чтоб ради выгоды умы держать в плену». Противник слепой, навязываемой веры – ал-Маарри обращает взор верующих к разуму, способному отделить истину от лжи. «Не принимай суждений ни о чем, когда проверить их нельзя умом».

«Кроме разума нет имама» – таков основной постулат, который провозглашал и которому следовал ал-Маарри. Только разум дает возможность понять, что Бог – это не бог, рисуемый теологамитрадиционалистами, а высший принцип всего сущего, близкий к образу безжалостной судьбы, рока, висящего над человеком.

«И жены и мужи, мы все до одного – рабы ничтожные для Бога своего». Но даже разум в минуты отчаяния не казался ему всемогущим – нет достоверной истины, а есть лишь догадки. И худшее то, что часто этот разум превращают в орудие пустословия и лжи. «Ложь в сердце у того, а правды нет и тени, кто лечит шариат лекарством рассуждений… И в споре доводы рождаются без счета, мгновенно лопаясь как пузыри болота».

Пессимизм ал-Маарри распространялся на все: он порицал и состояние веры, ее содержание, человека с его пороками, общество, в котором царит несправедливость, деспотизм правителей.

А это было время, когда на смену идеям мутазилитов пришел ислам официальный, санкционированный рескриптом халифа ал-Кадира (1017 г.), объявляющим по сути дела мутазилитов еретиками. В 1041 году тот же халиф издал символ веры, означавший конец теологическим спорам. Эти акции халифа были поддержаны могущественным султаном Махмудом Газневи.

Поэтому вольнолюбивая, печальная и гневная лирика ал-Маарри была близка многим его современникам. Они видели в нем поэта, отвергающего милости правителей (он отказал египетскому наместнику, приглашавшему его в Каир) и бичующего пороки общества и религии. И когда он умер, весть о его кончине распространилась далеко за пределы его родного селения, и у его могилы собралось не менее восьмидесяти поэтов, пожелавших проводить своего великого собрата.

Ибн ал-Фарид (1181–1234) – один из крупнейших арабских поэтов-суфиев. Родился он в Каире, в благочестивой семье, которая заботилась о богословском образовании сына, обучении его праву по канонам шафиитской религиозно-правовой школы. Однако позже алФарид обратился к суфизму и несколько лет посвятил жизни в уединении, занимаясь аскезой и предаваясь размышлениям. Около пятнадцати лет он проводит в Мекке, но затем, как ревностный служитель религии, с почетом возвращается в Каир и начинает читать проповеди в ал-Азхаре, соборной мечети Каира.

Суфийская тема единения с Богом, с Возлюбленной, в страстной любви к которой любящий теряет свое «я», пронизывает всю поэзию Ибн ал-Фарида. В сочинении «Путь праведника» рисуются мучительные переживания, сопровождающие восхождение к Богу. Ибн ал-Фарид – один из немногих поэтов-суфиев, а может быть и единственный, кто смог так остро и точно выразить, что путь к Богу идет через страдание, боль, муки, через отказ от покоя.

Но страстно стремившийся к растворению в Боге, Ибн ал-Фарид оставался все же мыслителем, постоянно напоминавшим о том, что человек, даже переживая состояние фана’, не утрачивает рассудка. Сознание видится им непременным барьером, препятствующим переходу за черту, где происходит полная утрата себя в объекте любви, «подлинное» единение любящего с Возлюбленной, но и реальная гибель, смерть.

Сознание, возвращая человека к его «я», отрывает его от Бога, разрушает единство. Было немало суфиев, которые переступали порог жизни и смерти, соединяясь таким образом с Богом, к которому они были устремлены. Ибн ал-Фарид, подобно другим мыслителям, пережившим опыт мистического постижения Истины (ал-Газали, Ибн Араби, Ибн Сина), был далек от воспевания полной утраты своего разумного «я» и, наоборот, как «вновь из смерти возрожденный», попытался описать пережитое им состояние близости к онтологическому началу, к Бытию, Единому, Богу.

Ярчайшей фигурой эпохи исламского расцвета является алДжахиз (Пучеглазый; 775–868) – филолог, основоположник средневековой арабской художественной прозы, адаба.

Стремление стать серьезным литератором, усердие в знакомстве с науками сделали ал-Джахиза одним из наиболее просвещенных людей того времени. Будучи верующим, ал-Джахиз не был набожным, его привлекало вольнодумство рационалистов-мутазилитов, взгляды которых он исповедовал.

С именем ал-Джахиза связано одно из направлений в мутазилизме – «джахизиййа». Задолго до ал-Газали, первого реформатора ислама, ал-Джахиз обращал внимание читателей на процесс порчи религии, в результате чего она фальсифицируется, искажается и начинает напоминать «фальшивый динар или поддельный дирхем, который принимается за чистую монету многими, а распознается лишь немногими».

Число разного рода сочинений ал-Джахиза достигало, по некоторым сведениям, около двухсот, однако многие из них утеряны. По своему содержанию они представляют собой в совокупности энциклопедию знаний в области науки и литературы, известных той эпохе. Тематика трудов ал-Джахиза разнообразна; это и богословие (в виде учения мутазилитов), и политика, и экономика, и изложение взглядов на социальную жизнь, мораль, и сведения о географии, естествознании, математике, этнографии, а также о литературе, поэзии, филологии – в общем все, что составляло сферу адаба.

Ярчайший адиб (литератор, пишущий в жанре адаба), блестяще владевший языком, он популяризировал знания и создавал руководства для читающей публики и школьных учителей, в занимательной форме преподнося научные и нравственные истины. Он обращал внимание читателя прежде всего на те книги, «которые увеличивают силы разума, заостряют его, лечат, исправляют, устраняют ненужное, изгоняют из него порчу».

При этом он стремился не просто преподать сведения о том или другом предмете, но и научить читателя думать, подвергать всякое знание суду разума, проверять его через сомнение. Как ученый (а он был и серьезным ученым, занимавшимся, в частности, строением животных), алДжахиз опирался и на опытную практику и на известные ему теоретические данные, на труды Аристотеля и других античных ученых. При этом разум занимал в его опытных построениях главенствующее место.

Ат-Тавхиди (922–932 – ум. 1023 г.). был современником Бируни, Ибн Сины, Мискавейха, ал-Маарри, был близок к «Братьям чистоты».

Мыслитель-энциклопедист Тавхиди «стремился сочетать философию с литературой, предлагая читателю народную мудрость, которая была ему доступна», и «вводя философию в народную культуру».

Литература адаба выходила за рамки развлекательного чтения; она могла вести к раздумью над вопросами о назначении человека, смысле его существования, о добре и зле, смерти и бессмертии и пр. Тавхиди интересовался каламом, размышлял над проблемами, обсуждавшимися мутакаллимами, принимал участие в дискуссии о божественных атрибутах, о сущности Аллаха, его познаваемости или непознаваемости.

Тавхиди придерживался развитого философского убеждения, что не может быть знания Бога, что рациональными способами можно только приблизительно описать наше представление о нем. Попытки опереться на разум ведут к созданию лишь мнимо рационалистической религиозной картины мироустройства.

Уже у мутазилитов обнаружилось, что рационализация вероучения означает в тенденции разрушение религии, утверждает философское мировоззрение. Истинное единобожие – это не грубый антропоморфизм, а фактически философское понимание «единого», свободного от качеств и потому неопределимого.

Такой взгляд на сущность Бога был достаточно распространенным в интеллектуальной среде того времени, и потому непонятно, в силу каких причин Тавхиди считался опасным еретиком. Важным же здесь является скорее то, что таким пониманием проблемы он зафиксировал различие функций знания и веры, перевод религиозной веры в сферу иррационального.

Пожалуй ярче всего почитание разума проявилось у Абу Хайана в объяснении им нравственных вопросов, психологических особенностей поведения человека. Он изучает психологические отклонения, «болезни души», отмечает, что здоровье и болезнь связаны с нравственным состоянием. По его мнению, разумность людей, так же как и их безумие относительны: безумный принадлежит к тому же роду, что и разумный.

Тавхиди пристально внимателен к индивиду, его своеобразию. Наблюдение таких особенностей и объяснение их происхождения позволяло ему проникать в физические, психические и социальные основания и тем самым более точно выявлять природу возможной их общности.

Идейные интересы и взгляды Тавхиди отчасти определялись имевшим в его время влиянием стоицизма. Тавхиди размышляет над вопросами судьбы, рока, смерти, счастья и несчастья, радости и страдания. Бестелесность души – первое, что может примирить со смертью.

Второе, что несколько успокаивает человека, это сознание, что потусторонний мир недоступен нашему разумению, а значит, по переживаниям и посюсторонним представлениям нельзя судить о жизни будущей, посмертной. Чтобы решить загадку смерти, нужно постичь природу не только материи, тела, но и души, субстанцию духа. Но так как для этого нет иного инструмента, кроме той же души, возникает непреодолимое препятствие на пути постижения.

Может быть, оттого что Тавхиди не был профессиональным философом, но остался на подступах к этому знанию, его разум не успокоился, достигнув мудрости всепонимания, и непрестано разрывался между стремлением все охватить трезвым скепсисом, его философские размышления особенно напряженны, его ответы на собственные вопросы не всегда однозначны.

Близость его творчества к «обыденности» при наличии проницательного ума помогала видеть значительно более широкий круг вопросов, подмечать нюансы, отличающие живую жизнь индивидуальностей от скупой абстрактной схемы всеобщности, универсальности.

Современники Тавхиди нередко говорили, что он ничтожный, вечно брюзжащий писака, что порицание – его занятия. Непонятый и непризнанный, он умер в безвестности, и никто не знает, когда именно. О нем надолго забыли. Но в наши дни его неординарная, глубокая и бунтарская мысль привлекает внимание многих арабских интеллектуалов.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)