Начало творческого пути Э. Гуссерля

Первоначальный импульс для своих философских размышлений, сохранивший силу на протяжении всей его жизни, Э. Гуссерль получил от своего учителя математики, Карла Вейерштрасса, бывшего с 1856 г. профессором Берлинского университета.

Даже среди своих коллег, представителей «самой точной из наук», Вейерштрасс славился особой доказательностью и тщательностью рассуждении, которая стала для них своего рода эталоном («вейерштрассова строгость»).

Появившись сами в ходе попыток обосновать (доказать) постулат о параллельных линиях, исходя из аксиом, лежащих в основании общепринятой геометрии Евклида, каждая из них привела то ли к открытию, то ли к созданию «совершенно нового мира», причем неунитарного, многообразного, мира «неевклидовых пространств».

Пытаясь как-то навести в области геометрических знаний определенный порядок, немецкий математик Феликс Клейн в 1872 г, сформулировал так называемую «Эрлангенскую программу» объединения геометрического знания в целостную систему.

В ней предлагалось, в качестве цели, подвести под все геометрические конструкции теоретико-групповое основание, представив каждую из геометрий как теорию инвариантов особой группы пространственных преобразований объекта, которые допустимы без изменения некоторого набора фундаментальных пространственных свойств.

Таким набором преобразований, в случае евклидовой геометрии, была «метрическая группа»: поворот, изгиб, перенос геометрической фигуры, не меняющие, скажем, расстояний между точками на поверхности, площади фигуры и т.п. В другой геометрии, проективной, была другая группа преобразований с другими инвариантами.

Классификация групп преобразований становилась логическим основанием классификации множества геометрий, а теория алгебраических и дифференциальных инвариантов представляла собой аналитическую структуру соответствующей геометрии. Посредством определенной логической техники одна геометрия может быть благодаря такому единству «переведена» в другую.

Позже эти идеи сыграли большую роль в гильбертовой аксиоматике геометрии. Теория групп позволила синтезировать геометрию с алгеброй, а математические проблемы все больше «сливались» с логическими, методологическими и общефилософскими — хотя бы уже потому, что при разработке теории множеств, этого общего основания математики, обнаружились логические парадоксы.

В 1897 г. в Цюрихе состоялся Первый международный конгресс математиков. Проблемы, обсуждавшиеся на нем, отнюдь не были, так сказать, «вопросам математической техники»: Э.Пикар, один из видных математиков того времени, сказал на заключительном банкете: «И мы имеем своих математиков-философов, и под конец века, как и в прежние эпохи, мы видим, что математика вовсю флиртует с философией.

Это — на благо дела, при условии, что философия была весьма терпимой и не подавляла изобретательского духа». Математические проблемы, превратившись в логические, вызывали потребность в методологическом, гносеологическом и, вообще, философском обсуждении.

Через три года после Первого математического всемирного конгресса в Париже состоялся Первый международный конгресс по философии математики; и все начало столетия ознаменовалось острейшими спорами об основах математического мышления.

В такой атмосфере вызревала и менялась проблематика первого цикла работ Э. Гуссерля, главными из которых были «Философия арифметики» (1891) и двухтомник «Логических исследований» (1900—1901).

Сам Гуссерль вполне четко зафиксировал предмет своей заботы на первых страницах «Логических исследований»: «При таком состоянии науки, когда нельзя отделить индивидуальных убеждений от общеобязательной истины, приходится постоянно снова и снова возвращаться к рассмотрению принципиальных вопросов».

Впрочем, так выраженная в 1900 году позиция была, в известной мере, уже выстрадана Гуссерлем, была самокритичным итогом его первой попытки исследовать основания математики, предпринятое в «Философии арифметики», написанной, в целом, с позиций своеобразного психологизма.

При видимом переходе от психологизма к антипсихологизму, о котором пишут почти все исследователи, характеризуя этот период творческого пути Гуссерля, это вовсе не радикальный отказ от прежней установки и «переход в противоположное».

уссерль «Логических исследований» не сжигает всего того, «чему поклонялся» Гуссерль «Философии арифметики» — он продолжает сформированную там тенденцию. Какова же она и каковы стратегические цели Гуссерля?

В «Философии арифметики» он — ученик Вейерштрасса — ищет последних оснований, на которых в действительности стоит здание арифметики. По большому счету, поиск этот идет в русле рецептуры, некогда предложенной Декартом: ведь именно последний выдвинул для своего времени парадоксальную методологическую программу обоснования знания посредством погружения его в испепеляющий огонь универсального сомнения.

В итоге беспощадного критического испытания, вполне сравнимого с тем, какому подверг суровый Бог «Ветхого завета» веру патриарха Исаака, потребовав от него жертву — единственного и любимого сына, Декарт надеялся открыть истину, получить последнюю опору знания, то, что выдерживает любое сомнение — потому, что самоочевидно.

Психологизм, свойственный Гуссерлю в «Философии арифметики», весьма близок установкам Авенариуса и Маха, занимавшихся — правда, в более общем плане — теми же вопросами и тоже продолжавшими картезианскую традицию «поисков очевидного». Даже пресловутый принцип «экономии мышления» был вариантом картезианского средства движения к основаниям знания. Он выражал желание отказаться от «метафизических постулатов» догматической (это очень важно!) философии, как идеализма, так и материализма.

Это именно методологическое сомнение: оно не оставляет преимуществ ни первой, ни второй позиции, поскольку они догматичны, но и не предрекает поражения одной из них или победы: философ готов принять любой результат, только бы он был обоснованным.

Отказываясь от «наивного идеализма» в трактовке числа (каковой был свойственен Гуссерлю, по его собственному признанию, в юности), Гуссерль пробует редуцировать знание к «простым восприятиям», используя принцип «экономии мышления»; он надеется совместить устойчивость образований знания с переменчивостью чувственного материала арифметики (точнее — практики счетных операций).

Базисом выступает «первое впечатление», своеобразный аналог феномена психологического импритинга, к которому затем так или иначе присоединяются последующие, трансформируясь так, чтобы минимально отличаться от первого. Авенариус такой процесс выразил в понятии апперцепции.