Модели непосредственно составляющих (НС)

Эта модель состоит в следующем. Вводится так называемая операция деривации, т.е. последовательной подстановки на место более крупной единицы потока речи двух компонентов, из которых она состоит. Так, чтобы получить уже известную нам цепочку Талантливый художник пишет интересную картину, мы берем предложение как целое и заменяем его сочетанием <именная группа + группа сказуемого>.

Далее мы так же <разлагаем> каждую из этих групп на составные части: <талантливый + художник>; <пишет + (интересную картину)> и далее <интересную + картину>. То, что получается в результате этих последовательных подстановок (цепочка слов), называется <терминальной цепочкой>.

Происхождение каждой терминальной цепочки может быть изображено в виде математического графа – <дерева непосредственно составляющих>: (предложение) именная группа группа сказуемого определение определяемое; глагол именная группа определение определяемое талантливый художник пишет интересную картину

В результате целого ряда таких контекстных ограничений, записанных в виде правил, мы получаем следующую <пре-терминальную> (предшествующую терминальной) цепочку: (талантлив) + род + число + падеж + (художник) + число + падеж + (пиш) + лицо + число + (интересы) + род + число + падеж + (картин) + число + падеж.

Легко видеть, что такое представление предложения очень близко к концепции <нуклеусов> Ф.Лаунсбери и к некоторым другим концепциям (Дж.Гринберга, Л.Прието и др.). Дело, видимо, в том, что авторы всех этих концепций открыто ориентировались на <языковое чутье> (языковое сознание) носителей языка.

Важнейшее отличие грамматики НС от грамматики с конечным числом состояний состоит в следующем. В модели НС порождение идет в двух направлениях: слева направо и <сверху вниз> (или <от вершины к основанию>), т.е. не только за счет последовательного появления компонентов, но и за счет их так называемого <расширения>. То, что первым шагом деривации будет вычленение именной группы, никак не выводимо из распределения вероятностей в потоке речи и определяется нашим знанием общей структуры предложения.

Идея грамматики НС и основанного на ней графа достаточно банальна – в сущности, даже схема синтаксического разбора в русской школьной грамматике не сильно от нее отличается, не говоря уже о множестве собственно лингвистических концепций середины и конца XX века. Ее главная специфика заключается в следующем.

Во-первых, она дихотомична: на каждой ступени деривации мы делим получившийся сегмент на две и только две части. Интересно, что, по-видимому, эта дихотомичность принимается всеми авторами как данность и не аргументируется. Между тем ее необходимость отнюдь не очевидна.

Во-вторых, в отличие, скажем, от синтаксического <дерева> предложения, описанного в работах Л.Теньера, грамматика НС в своей <вершинной> части имеет не сказуемое (глагол), а предложение как единое синтаксическое целое. Иными словами, дерево НС фиксирует не существующие между отдельными словоформами в предложении синтаксические связи, а последовательность операций, необходимых для выявления этих связей.

В-третьих, в рамках грамматики НС были разработаны два важных понятия. Одно из них – направление ветвления дерева НС: левое или правое (или, что то же, регрессивное и прогрессивное). В большинстве европейских языков, в том числе русском, преобладает правое ветвление. В японском, армянском, тюркских языках, напротив, господствует левое ветвление. Другое важное понятие – глубина предложения: она определяется максимальным количеством узлов левого ветвления дерева НС).

До сих пор, говоря о порождении, мы имели в виду порождение в лингвистическом смысле. Популярность грамматики НС в психолингвистике началась с работ Виктора Ингве (Yngve, 1960). Его главное допущение было таково: чтобы получить высказывание в процессе психо-лингвистического порождения, необходимо осуществить операции того же рода и в той же последовательности, что в лингвистической модели.

Однако это допущение сразу же натолкнулось на трудности. Дело в том, что некоторые синтаксические структуры, теоретически (в модели) возможные, в реальных предложениях реальных (естественных) языков никогда не встречаются (например, не встречаются предложения, имеющие глубину больше 7-9). По мысли В.Ингве, это связано с ограниченностью объема оперативной памяти человека, которая, как утверждает Дж.Миллер, может оперировать не более чем семью символами одновременно (вернее, семью плюс-минус два).

Это число, с легкой руки Дж. Миллера прозванное <магическим>, действительно заворожило не только психолингвистов, но и психологов вообще. На самом деле ничего магического в нем нет – оно просто фиксирует верхний предел объема оперативной памяти. Но, во-первых, именно верхний предел: реальная глубина предложений, равно как и изученная В. Московичем словообразовательная глубина словоформы, лежит в пределах 3-4 (во всяком случае, подавляющее большинство предложений и словообразовательных моделей не переступает этого числа).

Во-вторых, ничто не препятствует нам (что бы ни думал по этому поводу В.Ингве) построить предложение и с большей глубиной – но только если измерять ее лингвистически, т.е. не учитывая, что в языковом сознании носителя языка формально две словоформы могут соответствовать одной единице, одному <клише>, – а не психолингвистически. С точки зрения лингвистики, скажем, кот ученый – то же, что талантливый художник. Но для носителя русского языка кот ученый выступает – благодаря Пушкину – как единое психолингвистическое целое.

Но вернемся к концепции В.Ингве. Уже в изложенном здесь варианте она явно является более <сильной>, чем модель языка с конечным числом состояний: она прекрасно позволяет строить <самовставляющиеся> конструкции, с одной стороны, и – путем введения правил деривации – снимает и возражения Дж. Миллера по поводу неприменимости модели языка с конечным числом состояний для интерпретации усвоения языка ребенком.

Но В.Ингве на этом варианте не остановился: очень скоро он ввел новое понятие – понятие <грамматических обязательств>. Начиная ту или иную конструкцию, мы как бы берем на себя эти обязательства. Например, произнося слово талантливый…, мы тем самым берем на себя обязательства употребить определяемое слово в мужском роде, единственном числе и именительном падеже.

По ходу порождения предложения мы <погашаем> старые обязательства и берем на себя новые, пока – в самом конце предложения – не <рассчитаемся> по этим обязательствам полностью. В свете этого нового подхода глубина предложения определяется В.Ингве как <…максимальное число обязательств, которые мы берем на себя одновременно в данном предложении>.

Но гораздо более популярна в психолингвистике не эта модель, а основанная на ней модель НС, разработанная все тем же Чарлзом Осгудом и изложенная в его работе <О понимании и создании предложений>. Мы не будем здесь подробно излагать содержание этой работы. Выделим лишь ее основные мысли.

Первая из них: стохастические (вероятностные) закономерности связывают не элементы терминальной цепочки, а отдельные операции, используемые для порождения этой цепочки.

Вторая: любое предложение может быть представлено как последовательность <ядерных утверждений> (kernel assertions), т.е. пропозиций, имеющих вид <субъект-связка-объект> и в совокупности семантически эквивалентных исходному предложению. Например, в нашем предложении о художнике такими ядерными утверждениями будут: художник талантлив, картина интересна, художник пишет картину.

Третья: грамматические сочетания (морфосинтагмы) могут быть квалифицирующими или квантифицирующи-ми. Ядерные утверждения могут соответствовать только квалифицирующим сочетаниям – при их трансформации в самостоятельные ядерные утверждения или наоборот смысл их полностью сохраняется: талантливый художник = художник талантлив.

Но если бы мы употребили сочетания некоторые люди, очень интересную, то ядерные утверждения из них не получились бы, их нельзя представить предикативно, – в них опорное слово имеет характеристику, отличную от характеристики того же слова в изоляции.

Четвертая и, пожалуй, главная: появление квалифицирующих признаков в воспринимаемом нами предложении влечет за собой процесс семантического <свертывания>. Анализируя сочетание талантливый ку-дожник, мы приписываем слову <художник> дополнительный семантический или смысловой <обертон>.

Аналогичное свертывание происходит с другими ядерными утверждениями, пока наконец вся последовательность не превратится в пучок <обертонов> одного-единственного элемента – логического субъекта предложения (вернее, высказывания). Эта семантическая информация, приписываемая субъекту (в данном случае художнику) образует, говорит Ч.Осгуд, <моментальное значение> слова художник. Аналогично строится – но в обратном направлении – и порождение речи.

Не правда ли, перспективная модель? Тем непонятнее, что она так и не получила по-настоящему серьезного анализа и критики, если не считать высокомерных выпадов со стороны адептов школы Хомского-Миллера.

Но Ч.Осгуд и на этом не остановился. В начале и середине 1980-х гг. он разработал и опубликовал новую модель, которую он назвал <абстрактной грамматикой языковой активности> (abstract performance grammar), даже в самом названии противопоставляя ее моделям <языковой способности> вроде модели Н.Хомского.

Главная мысль новой модели – в том, что процесс речепорождения напрямую связан с неязыковыми (когнитивными) факторами, в частности, с непосредственно воспринимаемыми актантами (участниками описываемой ситуации). Именно поэтому первичной последовательностью компонентов высказывания является <субъект-объект-предикат>\ Ч.Осгуд вводит очень интересное понятие <натуральности> как соответствия психолингвистических грамматических структур когнитивным схемам.

Идею Ч.Осгуда о том, что вероятностные зависимости могут связывать между собой не столько элементы терминальных цепочек, сколько отдельные операции или шаги порождения, была подхвачена и развита американским психолингвистом Нилом Джонсоном.

Он показал, что вероятность ошибки при воспроизведении предложений зависит от структуры предложения по НС. В.Левелт установил крайне высокую корреляцию между субъективными оценками расстояний между компонентами дерева НС и самой структурой предложения по НС. М.Брэйн предложил оригинальную модель <контекстуальной генерализации>, трактуя иерархию сегментов как процесс последовательного вхождения одного сегмента в другой, причем этот второй сегмент образует <грамматический контекст> для первого (по-видимому, эта модель достаточно убедительно интерпретирует процесс овладения языком по крайней мере у части детей).

Целый ряд психолингвистов показал, однако, что оперирование предложением зависит не только от его синтаксической структуры, но и от качественной характеристики синтаксических связей, которые в принципе неоднородны – в языковом сознании носителя языка существуют стойкие семантические зависимости по крайней мере между основными членами предложения.

Особенно интересны в этом отношении выводы И.Эн-гелькампа, оставшиеся мало известными англоязычным психолингвистам, так как они были опубликованы по-немецки”. Развивая идею Ч.Осгуда о роли <ядерных утверждений> (пропозиций) в порождении и восприятии предложений, И.Энгелькамп показал, что оперирование с предложением зависит от иерархии таких ядерных утверждений в большей степени, чем от формальной структуры предложения по НС.

В лингвистическом плане идею ядерных утверждений (пропозициональных функций) развивает целый ряд отечественных ученых. Одним из первых здесь был Ю.С.Сте-панов, который еще в 1981 г. определенно заявил, что <лингвистической сущностью, психические корреляты которой в первую очередь предстоит исследовать, является не конкретное предложение и не их связь, образующая текст, а тип предложения – структурная схема, или пропозициональная функция>. Ср. многочисленные публикации Н.Д.Арутюновой, Г.А.Золотовой и др., а также работы автора настоящей книги.

Грамматика НС гораздо менее уязвима, чем модель с конечным числом состояний. Тем не менее она тоже подверглась резкой критике. Из обвинений в ее адрес, выдвинутых Н.Хомским и Дж.Миллером, наиболее фундаментальным является обвинение В.Ингве и его последователей в смешении <лингвистической компетенции> и реального оперирования в процессе порождения и восприятия речи. Впрочем, еще вопрос, а правомерно ли само это различение. Далее, по мнению Н.Хомского, грамматика НС принципиально неадекватна сочинительным конструкциям и вынуждена <…приписать им некоторую произвольную структуру>.

А вот что очевидно – предложения, совершенно различные с точки зрения <классической> грамматики НС, вроде Найти его легко-Это легко-найти его-Он легко может быть найден-Обнаружить его нетрудно-Он может быть легко обнаружен и т.д. и т.п., на самом деле явно объединены в сознании носителя языка. Однако эта критика остается в силе и относительно трансформационной грамматики (см. ниже); в то же время она по существу снимается при введении в структуру порождения идеи ядерных утверждений или пропозициональных функций.

Таким образом, грамматика НС – в глазах ее критиков – не столько ошибочна, сколько недостаточна. Ее претензии на исключительность беспочвенны – как говорят Н.Хомский и Дж.Миллер, она <…должна описывать только тот класс предложений, для которого она адекватна и который первоначально обусловил само ее появление> (там же). Одним словом: <Тень, знай свое место!>.