Чем отличается история экономического анализа от истории систем политической экономии и от истории экономической мысли

Под системой политической экономии я понимаю изложение системы экономической политики, которую автор отстаивает исходя из некоего единого нормативного принципа: экономического либерализма, социализма и т.д. Мы рассматриваем эти системы только в той мере, в какой они содержат аналитические исследования.

Примером такой системы политической экономии является (как по замыслу автора, так и фактически) «Богатство народов» А. Смита.

В этом своем качестве она нас не интересует. Но мы рассматриваем ее, поскольку политические принципы и рекомендации Смита: апология свободы торговли и пр. – не более чем поверхностная оболочка его великих достижений в области анализа. Другими словами, нам интересно не то, за что он ратовал, а то, как он обосновывал рекомендуемую им политику и какие средства анализа использовал.

Конечно, для самого Смита и его современников-читателей главными были именно политические принципы и рекомендации (включая ценностные суждения, раскрывающие идеологию автора). Именно они обеспечили его работе успех у публики и таким образом позволили ей занять выдающееся место в истории человеческой мысли. Однако я готов в своей книге пожертвовать ими, поскольку они отражают идеологию конкретной страны и конкретной эпохи и неприменимы в других условиях.

Интересно
Сказанное относится и к тому, что мы называем экономической мыслью, т. е. к совокупности всех мнений и пожеланий по экономическим вопросам (особенно в области экономической политики), присутствующих в общественном сознании в данное время и в данном месте. Общественное сознание никогда не бывает однородным, оно отражает деление данного общества на группы и классы различной природы.

Иными словами, общественное сознание более или менее обманчиво (причем в некоторые моменты – более, а в другие – менее) отражает классовую структуру общества и формирующиеся в нем виды группового сознания. Общественное сознание может проявляться в системах политической экономии, создаваемых авторами, принадлежащими или примыкающими к определенным общественным группам.

С другой стороны, оно может граничить или пересекаться с областью экономического анализа, как это часто бывает в трактатах, написанных представителями торговой и промышленной буржуазии.

В этом случае наша задача состоит в том, чтобы отобрать аналитические достижения из общего потока словесных формулировок, отражающих общественные настроения того времени, но не связанных с попыткой усовершенствовать наш концептуальный аппарат, а потому не представляющих для нас ценности.

Как бы ни была трудна такая задача в каждом конкретном случае, различие, которое мы проводим между экономическим анализом, экономической мыслью и системами политической экономии, в принципе должно быть понятно всем.

Пытаясь отделить сам анализ от общественного контекста, в котором он развивался, мы сделаем одно открытие, которое можно изложить уже здесь.

Развитие анализа, как бы на него ни влияли интересы и воззрения участников рынка, обладает свойством, начисто отсутствующим в историческом развитии экономической мысли (в нашем понимании термина) и в исторической последовательности систем политической экономии. Это свойство лучше всего пояснить на примере. С древнейших времен до наших дней экономисты-аналитики в большей или меньшей степени интересовались таким явлением, как цена в условиях конкуренции.

Когда в наши дни студент изучает эту проблему на высоком теоретическом уровне (например, по книгам Хикса или Самуэльсона), он встречается со многими понятиями и проблемами, которые поначалу кажутся ему трудными (их совершенно не понимал и такой сравнительно недавний автор, как Джон Стюарт Милль). Но довольно быстро наш студент обнаружит, что новый аналитический аппарат ставит и решает проблемы, которые не смогли бы ни поставить, ни тем более решить старые авторы.

Это дает нам возможность самым непосредственным образом ощутить, что со времен Милля произошел очевидный прогресс в экономической науке. Мы можем утверждать это с не меньшей уверенностью, чем, например, наличие технологического прогресса в стоматологии за тот же период.

То, что мы можем в данном случае говорить о прогрессе, объясняется, очевидно, наличием некоего общепринятого (разумеется, в среде профессионалов) стандарта, который позволяет нам проранжировать различные теории цены так, чтобы каждая из них превосходила предыдущую. Далее, мы замечаем, что эта иерархия связана с течением времени, т.е. чем позднее появилась теория, тем, как правило, выше ее ранг. Ничего похожего на этот прогресс анализа мы не встретим ни в истории экономической мысли, ни в исторической последовательности систем политической экономии.

Например, бессмысленно говорить, что идеи Карла Великого в области экономической политики, воплотившиеся в его законодательной и административной деятельности, превосходят экономические идеи, скажем, Хаммурапи, но уступают общим принципам экономической политики династии Стюартов, которые, в свою очередь, не дотягивают до уровня идей, лежащих в основе актов американского Конгресса.

Конечно, к каким-то мерам государственной политики мы относимся лучше, чем к другим, и на этом основании можем проранжировать их в порядке своего предпочтения. Но ранг любой экономической идеи будет определяться ценностными суждениями составителя иерархии, его эмоциональными и эстетическими предпочтениями.

Это, по сути дела, все равно что решать, кто более велик: Тициан или Гоген. Единственный разумный ответ в данном случае состоит в том, что сам вопрос бессмыслен. То же самое можно сказать и о всех системах политической экономии, если исключить из рассмотрения достоинства и недостатки применяемых в них методов анализа.

Мы можем предпочесть современный диктаторский социализм миру Адама Смита или наоборот, но такие предпочтения будут столь же субъективными, как предпочтение, оказываемое блондинкам или брюнеткам (пользуясь сравнением Зомбарта).

Иными словами, в вопросах экономической и всякой иной политики нет места понятию «прогресс», поскольку отсутствует база для сравнения.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)