Свойства русского национального характера Самопожертвование
Самопожертвование. Вера в возможность всеобщего счастья и нацеленность на него, убежденность в том, что именно Россия приведет к нему весь мир, порождали готовность к неимоверным усилиям для достижения этой цели.
Склонность к самопожертвованию Н. А. Бердяев связывал с женственностью русской души: «Пассивная, рецептивная женственность в отношении к государственной власти — так характерна для русского народа и русской истории… Русская безгосударственность — не завоевание себе свободы, а отдание себя, свобода от активности».
В рамках самопожертвования находится и то, что Вячеслав Иванов писал о свойственной русской интеллигенции любви к нисхождению.
Сутью русского интеллигента (а первый русский интеллигент, по Бердяеву, А. Н. Радищев) был талант сострадания, а не высокий интеллект, как следовало бы думать, талант понимать и сочувствовать страданиям других.
Народ русский, продолжает В. И. Иванов, готов умереть, потому что жаждет воскресения. «Оттого (характерный признак нашей религиозности) в одной России Светлое Воскресение — поистине праздник праздников и торжество торжеств». Осуществлением идеала и страданием во имя его России близко христианство. В. И. Иванов выразил русскую идею скорее поэтически, чем логически, но не менее точно, чем В. С. Соловьев.
Русский человек убог — не только в смысле бедной жизни, но и в том смысле, что живет у Бога; не для себя, а для Бога, не думая ни о собственном материальном преуспеянии, достоинстве и правах личности, ни о рациональном устройстве общества, забывая себя для других и прежде всего для идеала. С
Самопожертвование — составная часть любви, которую И. А. Ильин считал отличительной чертой
русской идеи, а предмет любви и есть идеал.
Самопожертвование как психологическая черта может рассматриваться и положительно, и отрицательно, ибо «всякое достоинство условливает собою и какой-нибудь недостаток». Эта черта этически нейтральна, но может приводить к различным следствиям.
В болезненном состоянии человека она ведет к мазохизму, и не зря Захер-Мазох сделал главного героя своего нашумевшего романа «Венера в мехах» славянином, а Зигмунд Фрейд заключил о склонности русских к мазохизму.
В нравственно возвышенном состоянии самопожертвование ведет к подвижничеству и юродству, чем прославилось православие, и к революционному и трудовому энтузиазму, возгоревшемуся в советское время.
Славянофилы говорили о смирении, терпении и любви, присущей русским. Смирение и терпение проявляются в способности к самопожертвованию ради великой цели. Отдача себя этой цели и есть любовь в своем высшем измерении.
По И. А. Ильину, русская идея утверждает, что главное в жизни — любовь, и эту идею русско-славянская душа восприняла исторически от христианства. Любовь есть основная духовно-творческая сила русской души и русской истории.
Цивилизирующие суррогаты любви (долг, дисциплина, формальная лояльность, гипноз внешней законопослушности) сами по себе русскому мало свойственны, полагал он.
Можно считать, что любовь есть более или менее случайное событие в жизни отдельного человека. Но, как справедливо полагал Эрих Фромм, любовь — это черта характера, установка, ориентация характера личности, определяющая отношение личности к миру в целом, а не к одному лишь «объекту» любви.
Стало быть, она может в большей или меньшей степени быть присуща данному человеку и данному народу.
«Любовь, — подчеркивает Фромм, — величайшее и труднейшее из достижений человечества». Склонность к любви и способность любить больше связаны с женским началом, еще и этим объясняется название русской души женственной. Любовь — свойство не закона, а благодати.
«Святая Русь» — потому, что Бог есть любовь, а любовь — не рассуждающая, а жертвующая собой, — свойство русской души.
Кто не видит этой любви, тот замечает лишь рабство, покорность, долготерпение, которые тоже связаны с самопожертвованием.
Жить для других — на грани человеческих возможностей. Трудно находиться с другими в идеальном взаимодействии.
Отсюда неуживчивость, бескомпромиссность, злость и недовольство собой. В наших претензиях к другим — не желание выгоды для себя, а оскорбленное представление о справедливости. Чтобы жить для других, нужна великая идея, идеальная и всеобщая.
Однако всеобщее имеет опасность впадения в тоталитарное, а идеальное заставляет пренебрегать материальными условиями жизни.
В русском человеке в отличие от западного меньше земного и нет ориентации на собственную личность. Нет ее и на Востоке. В чем же специфика русского характера? Как существуют фундаментальные отличия западного и восточного подхода к миру, так есть и специфика России.
От Запада ее отличает отсутствие упора на права личности, свободу и собственность, от Востока — отсутствие стремления раствориться во всеобщем — потустороннем или посюстороннем (Едином или государстве).
В отличие от индийца русскому нужно блаженство на Земле, но в отличие от китайца он менее склонен к устройству иерархии в социальном смысле, более мистичен и запределен.
Русский далек как от внеземной мистики индийцев, так и от социальной стабильности китайцев. Он терпелив до бесконечности, но жаждет осуществления идеала в этой жизни и немедленно.
Талант любви (И. А. Ильин), тяга к правде как к истине-справедливости (Н. А. Михайловский) и печаль-тоска по идеальному (герои пьес А. П. Чехова все куда-то рвутся, сами толком не зная зачем: «В Москву, в Москву!..»), способность к любым жертвам ради осуществления идеала, вера в то, что идеал осуществим в России и весь мир можно преобразовать в соответствии с ним, — этот сплав качеств определяет русский характер.
Конечно, конкретные душевные свойства могут быть антиномичны, но структура характера должна быть достаточно четкой, чтобы ее можно было выявить.
Под внешними противоположностями душевных свойств находятся устойчивые субстанциональные характеристики. Меняется их духовное выражение — набор рациональных положений, которые эволюционируют, но сами остаются неизменными в течение всего времени существования нации.
Такой основной чертой русского национального характера, как представляется, является широта, из которой следуют максимализм, мессианство, всечеловечность, самопожертвование. Все они тесно связаны между собой, образуя каркас национального характера.
Из широты следует всечеловечность, из всечеловечности — мессианство, из мессианства — максимализм, из максимализма — самопожертвование. В дальнейшем мы увидим, как эти черты проявлялись в русской культуре на всех этапах ее развития.
Итак, основные особенности русского национального характера вытекают из природных условий и исходной мифологии и влияют на культуру.
Природа, мифология и национальный характер — вот три основы русской культуры, зависимые друг от друга. В свою очередь, сама культура влияет и на национальный характер и, как теперь видим, на окружающую природу.
Эта временная широта имеет значение и для русской культуры, в которой возможны, с одной стороны, Н. Ф. Федоров с идеей патрофикации (воскрешения отцов), а с другой — «человек в футляре». Это еще один дополнительный источник конфликта.
Если у нас нет монолита, то плюрализм мнений достигает такого разброса, что люди не могут договориться между собой ни о чем. Отсюда обоснование цензуры и отсутствия гласности. В то же время широта русского человека ведет к тому, что «Россия — страна безграничной свободы духа» (Н. А. Бердяев).
Широта русского национального характера определяет особые культурные возможности, связанные с синтезом. Культура в целом — продукт синтеза, и чем выше синтетические возможности, тем больших высот может достичь культура.
Русские — народ не европейский и не азиатский, а евразийский, который синтезирует в русской культуре оба эти элемента. Широта как свойство национального характера в культуре переходит в синтез.
Объединяющий потенциал русской нации, «сверхнации», как называет ее В. В. Кожинов, очень большой, и от реализации его в культуре во многом зависит будущее России и мира.
