Структура русского национального характера

В середине XI в., через 50 с лишним лет после принятия христианства на Руси, митрополит Иларион, первый рус­ский, занявший высший церковный пост в нашей право­славной церкви (до этого его занимали греки, присланные из Константинополя), создает «Слово о законе и благо­дати» — первый письменный памятник русской литера­туры.

Это далеко выходящее за рамки чисто церковной или исторической проблематики, пожалуй, первое в рус­ской литературе самобытное философское произведение ставит и решает фундаментальные жизненные проблемы, обосновывая их религиозными аргументами.

Силу своего красноречия Иларион обращает против закона и в защи­ту благодати. Можно думать, что имеются в виду законы Моисея, как они сформулированы в Библии, но на самом деле мысли Илариона идут гораздо дальше.

Иларион тол­кует понятие закона весьма расширительно, и оно предстает олицетворением всего, что заключают в себе внешние предписания.

По аналогии Илариона так же следует относиться и к за­кону. С рождением Иисуса Христа время закона прошло и наступило время благодати, ниспосылаемой человеку свыше. Закон отошел, когда явилась благодать, как отошел лунный свет, когда явилось солнце: «И кончилась ночная стужа от солнечной теплоты, согревшей землю».

Иларион подчеркивает, что именно знавшие закон распяли Христа, хотя это относится скорее не к закону, а к его исполнению.

Ослепленные оцепенением законности «свои» (т.е. иудеи) не приняли Христа. «Ты же, — хвалит Иларион православ­ного человека, — ни закона, ни пророков не читав, распя­тому поклонился».

Стало быть, знание закона может даже помешать, вводя в заблуждение. «Что общего у тени с ис­
тиной?» — восклицает Иларион. Закон и назван словом стънъ, имеющим значения: тень, стена, призрак, подобие,неправда.

В обоснование своей точки зрения Иларион ссылается на Евангелие, приводя цитаты, которые работают на его мысль. Концепция закона как чего-то внешне наклады­ваемого и гнетущего выражена Иларионом в сильных, энергичных выражениях.

В этом памятнике вполне ясно выразилось и пренебрежение к закону как таковому, и не­терпеливое желание в одночасье провозгласить и достиг­нуть божественной благодати.

Вместо того чтобы предста­вить закон как первую и необходимую стадию благодати, к чему склонялась традиционная трактовка ветхозаветных текстов, основывающаяся на словах из Нагорной пропове­ди: «не нарушить (имеется в виду закон. — А. Г.) пришел Я, но исполнить», Иларион, воспевая обретенную или об­ретаемую благодать, отрицает закон как рабство.

Парадокс, однако, состоит в том, что отказ от закона как обязатель­ного для всех принуждения делает человека еще более за­висимым и ведет к рабству, ничем не ограниченному, в то время как благодать остается лишь декларируемой, потусторонней по отношению к реальной жизни идеей.

Про­должая аналогию Илариона, можно сказать, что Сарра еще не родила, а уже заставляет мужа выгнать рабыню с сыном, делая тем самым проблематичным обретение Авраамом по­томства.

Это пренебрежительное отношение к закону как к внешне накладываемому предписанию отвечало чему-то очень глубокому в русском национальном характере и мог­ло служить теоретическим оправданием того, что закон ни­когда не рассматривался всерьез в качестве атрибута обще­ственной жизни на Руси, оправдывая известную эпиграмм Б. Н. Алмазова:

Широки натуры русские.
Нашей правды идеал
Не вмещают нормы узкие
Юридических начал.

Теперь перенесемся почти через тысячелетие и заглянем в книгу В. И. Ленина «Государство и революция», написан­ную в августе 1917 г. и являющуюся главным его трудом по государственно-правовым вопросам. «Всякое государ­ство несвободно и ненародно», — пишет Ленин, подчерки­вая слово всякое и частицы не.

Ленин со ссылкой на Маркса и Энгельса доказывает, что государство — не средство взаимосогласования интересов различных социальных групп, а продукт непримиримости классовых противоречий и ор­ган подавления; сила, стоящая над обществом и все более отчуждающая себя от него.

Отсюда вывод: «пролетариату нужно… государство… устроенное так, чтобы оно немедлен­но начало отмирать». Какова в этом случае роль права и за­кона? Это всего лишь атрибуты пройденного этапа развития человечества, от которых чем скорее отказаться, тем лучше.

«Демократическая республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма». Значит, коль скоро уничтожается капитализм, — долой демократическую ре­спублику и да здравствует диктатура пролетариата! «Всеоб­щее избирательное право — орудие господства буржуазии».

Значит, долой всеобщее избирательное право — да и право вообще! Все то, для чего ранее существовало государство и право, будет выполняться теперь «без особого аппарата, простой организацией вооруженных масс» с «простотой и легкостью».

В демократической республике действуют лишь формальные принципы права, но нет реальной демо­кратии (форма здесь сопоставляется не с содержанием, как можно было бы ожидать, а с реальностью, и третируется).

Вообще право — лишь надстройка над экономическим ба­зисом, подчиняющаяся ему. Ленин уснащает свою работу многочисленными цитатами и выписками из сочинений Маркса и Энгельса, но выводы, к которым он приходит, были совсем не обязательными для защищавшего государ­ство немецкого марксиста Каутского.

В последних своих статьях Ленин писал о необходимости перемены «всей точки зрения нашей на социализм», но, предвидя опасность бюрократизации и раскола партии, предлагал ввести «побольше передовых рабочих в ЦК», рассчитывая не на правовой механизм, а на людей, «за которых можно ручаться, что они ни слова не возьмут на веру, ни слова не скажут против совести…»

Хотя Иларион в своих утверждениях основывался на религиозном, а Ленин — на атеистическом вероучении, в их текстах за различным понятийным аппаратом обнаруживается нечто фундаментально общее.

А именно: желание, перепрыгнув через необходимые этапы, быстрее достичь цели, каковой для Илариона было осуществление на Земле христианской заповеди любви, сулившее небесную благодать, а для Ленина — построение коммунизма, обещавшее рай на Земле.

Иларион и Ленин выдвинули религиозный и социальный аргументы против права, однако использование столь различных по содержанию соображений для обоснования по сути одного и того же, свидетельствует, что в основе была детерминанта национальная.

И у Илариона, и у Ленина чувствуется твердая уверенность в том, что благодать (небесная и земная) не сегодня-завтра наступит, и здесь присутствует своя правда духа.

Идеи «Третьего Рима», мессианские чаяния всегда падали в России на благодатную почву, ну а где-то там функционирующие парламенты вполне можно было соединить через союз и со словом бордель (это уже Лев Толстой).

Какой можно сделать вывод из сопоставления двух текстов, разделенных почти тысячелетием? Если существуют явно сходные по сути высказывания, сделанные совершенно разными по своему происхождению, образованию и убеждениям людьми, жившими в различных социально-экономических формациях и культурных условиях, то, стало быть, есть в этих людях нечто общее. Чем оно определяется?

Прежде всего национальными особенностями характера, тем общим в нем, что дает возможность нации сохраняться и воспроизводиться, несмотря на вызовы внешней среды.

Действительно, приходят и уходят завоеватели, меняются социальные и экономические условия жизни, а нация продолжает существовать в течение тысяч лет, пока воспроизводятся особенности национального характера.

Сегодня трудно предвидеть изменения, потому что для этого надо учитывать еще несуществующие факторы, но если присутствует постоянство в чем-либо на протяжении тысячи лет, то можно сделать вывод, что оно сохранится и в дальнейшем.

Конечно, в культуре всегда найдутся случайно выбранные два произведения, близкие по духу. Однако процитированные работы, определившие направления русского православия и русского коммунизма, оказали огромное влияние на всю нацию.

Этого бы не произошло, если бы они не были созвучны русской душе. Основной источник наших представлений о национальном характере помимо эмпирических наблюдений и природных аналогий — его проявление в духовной культуре, в первую очередь в фундаментальных произведениях, в которых воплотилась народная душа и в которых ставятся и решаются основополагающие вопросы существования данного этноса и его будущего.

Национальным характером можно назвать типичный для данной нации способ поведения.

Именно национальный характер формирует экономическую структуру общества, его идеи и идеалы, выуживая из всего многообразия форм те, которые его устраивают. Национальный характер более устойчив, чем экономическая и политическая структуры.

За тысячу лет неоднократно менялись экономические уклады и политические устройства, а национальная душа оставалась все той же.

Национальный характер существует столько, сколько существует сама нация. Не экономика и политика создают его, а он создает экономический уклад и политическое устройство. Национальный характер проявляется как в поведении большинства представителей данной нации, так и в их мышлении.

Причем в мышлении сходство обнаруживается не в поверхностном идеологическом слое, а в глубинных структурах духа.

Рассуждения о национальном характере в недавнее время были закрытой темой, поскольку считалось, что главные различия между людьми лежат в иной плоскости — классовой. Еще одна причина закрытости данной темы заключалась в том, что она оказалась в фокусе интереса националистических сил, старавшихся доказать, что именно их нация самая достойная в мире.

На самом же деле выявление специфики национального характера совсем не обязательно должно вести к представлениям, согласно которым одна нация лучше другой. Каждая нация имеет уникальный набор характеристик, которые сами по себе нравственно нейтральны, хотя и дают следствия, приобретающие определенную этическую окрашенность.

Так, известное русское долготерпение не хорошо и не плохо в сравнении, скажем, с присущей «южным» нациям импульсивностью.

Однако крайние формы проявления этого свойства: исключительная выносливость, с одной стороны, и невосприимчивость к внешнему воздействию («хоть кол на голове теши») — с другой, уже имеют определенную нравственную окраску.

Русский человек не лучше и не хуже других, он просто иной, чем представитель Запада или Востока.
Какие же существенные черты русской души можно вывести из сопоставления взглядов Илариона и Ленина?

Русский человек не удовлетворяется нормальной, «законной» жизнью, при которой все вынуждены подчиняться общепринятым установлениям, являющимся результатом социального компромисса.

Он стремится перейти к некоему идеальному состоянию всеобщего счастья для всех, при котором интересы людей полностью гармонируют между собой и с обществом в целом.

Переход этот есть результат не упорной повседневной работы в течение длительного времени, а следствие спонтанно снисходящей божественной благодати или действия объективных законов общественного развития, которые пробивают себе путь через человека (аналогом того и другого вместе является сказочное «по щучьему велению») и до осознания которых он может подняться, реализуя их в своей деятельности.

Противопоставление закона и благодати фундаментально для русской души. В основе рассуждений славянофила А. С. Хомякова о соборности русской жизни лежит мысль, что внешние государственные формы не соответствуют духу русского народа.

И. В. Киреевский продолжает: «Даже само слово право было у нас неизвестно в западном смысле его, но означало только справедливость, правду». Позже Н. К. Михайловский саму истину в русском смысле определит как правду-справедливость.

Просветитель Н. И. Новиков писал, что счастье России в плохом исполнении плохих законов, а его современник А. Н Радищев, тщетно призывавший всех соблюдать законы, за свое произведение был сослан в Сибирь. «Слабость юридического развития Руси — факт несомненный», — подытожил в XX в. Г. П. Федотов.

А что же соответствует русской душе? Хомяков считал, что чувство соборности, Киреевский — христианство в истинном смысле.

В самом деле, обращаясь к практике, видим, что в России никогда не было распространено уважение к закону. Почитались отдельные правители, разбойники, юродивые, но на человека, строго соблюдавшего закон, неодобрительно косились.

Традиционная жалость к преступникам не только проявление сердобольности, но и следствие пренебрежения к закону. Ответ H. М. Карамзина «Воруют!..» на вопрос «Что делают в России?» и слова В. Г. Белинского о соперничающих корпорациях воров точны и искренни.

Поэтому требовалось жесткое государственное насилие, дабы принудить людей к соблюдению законов, которые, впрочем, обычно не соблюдались и теми, кто за этим следил. Опасность сращивания государства с мафиозными структурами всегда была сильна на Руси.

Порой в роли мафии по отношению к подданным выступало само государство. Если же политическая власть слабела (обычно по собственной инициативе), это не приводило к облегчению народной жизни, потому что распоясывались различные преступные группировки.

Во времена Александра II и Николая II размножились революционеры, сейчас почти бесконтрольно действуют многочисленные криминогенные структуры. Из рук государственных деятелей власть попадает в объятия теневых вождей.

Стремление к благодати прекрасно, неуважение к закону — опасно. Эти две вещи на Руси настолько связаны, что у нас исправившийся преступник вполне может основать монастырь. Легенда об основавшем Оптинскую обитель раскаявшемся разбойнике Опте вполне в русском духе.

В душе русского уживаются преступник и святой. Это самые поверхностные выводы из сопоставления
взглядов Илариона и Ленина, которые разделяет тысяча лет. Теперь попытаемся сформулировать основные черты русского национального характера.