Кауза в обязательстве

Понятие «кауза»

Слово «кауза» имело в римском праве разнообраз­ные значения. В обязательственном праве под «кауза» нередко понимали то материальное основание, вследствие которого сторона вступает в обязатель­ство, та цель, которая имеется в виду при вступлении в обязательство.

Dedi tibi Stichum ut Pamphilum manumittas – я дал тебе раба Стиха, чтобы ты осво­бодил Памфила. Fundum Titius filius meus praecipito, quia frater eius ipse ex area tot aureos sumpsit — пусть сын мой Тиций возьмет впредь до раздела наследства земельный участок, поскольку брат его взял сам из моей кассы столько-то золотых. Желание освободить Памфила в первом случае, желание уравнять положение двух сонаследников во втором случае являются материальным основанием, побуждающим совершить ту или иную сделку. Это основание может иногда оказаться противозаконным, противонравственным. Pacta quae turpem causam continent non sunt observan-da — соглашения, содержащие противонравственное основание, не должны быть соблюдаемы.

Может случиться, что правооснование вовсе отсутствует. Например, хо­зяин сделал записи по своим счетным книгам о том, что он должен опреде­ленную сумму рабу. Между тем, в действительности хозяин не получил зай­ма от раба, и, вообще, долг лишен материального правооснования — nulla causa praecesserat debendi.

В таком случае запись по книгам не порождает обязательства.

Стипуляция как обязательство, не содержащее «каузы»

Однако из­древле в Риме существовал договор, сила которого покоилась на его фор­мальном характере, не содержа в то же время упоминания о «каузе», лежащей в его основании. Мы имеем в виду так называемую стипуляцию.

Здесь достаточно сказать, что под стипуляцией понимается словесный до­говор, заключаемый путем вопроса кредитора и совпадающего с вопросом ответа должника.

Древнейший тип стипуляции: Centum dare spondes? Spondeo. Обязуешься уплатить сто? Обязуюсь.

Уже отсюда видно, что стипуляция не содержит в себе указания, по какому основанию должник обязался уплатить (по займу, по купле-продаже и т. д.), т.е. стипуляция не содержит в себе «каузы»; мы говорим поэтому, что стипуля­ция является абстрактным обязательством. На ранних стадиях развития строго абстрактный характер стипуляции отсекал у должника какие бы то ни было возражения и безоговорочно закабалял его кредитору-рабовладельцу. Но вско­ре выяснились большие злоупотребления на этой почве.

Появление возражений об отсутствии «каузы» в стипуляции

Гай сообщает, что стало нередким (saepe accidit) такое явление: должник принимает на себя обязательство по стипуляции, между тем как кредитор, со­биравшийся отсчитать и выдать деньги взаймы, таковых не выдал (numeraturus non numeravit). Формально стипуляция остается в силе, но злоупотребление кредитора настолько явное, что присуждение с должника представляется не­справедливым (iniquum) и должнику дается возражение о недобросовестности истца (exceptio doli). В результате стипуляция, продолжая быть по форме абст­рактной, начинает терять по существу свой абстрактный характер, т.е. она пе­рестает быть материально-абстрактной.

«Кауза» в обязательствах, направленных на передачу

Особо нужно остановиться на роли «кауза» в обязательствах, исполнение которых состоит в «dare», т.е. в передаче вещи. Передаче могут предшествовать различные ма­териальные правооснования, например:

Si tibi (rem) tradidero sive ex venditionis causa sive ex donationis sive quavis ex alia causa. – Если я тебе передам вещь в силу продажи или в силу дарения или по какому-либо другому основа­нию.

Влияние «каузы», как предшествующего правооснования, на последую­щее действие стороны в обязательстве весьма энергично. Так, например, римское право считало недействительными дарения между супругами, вслед­ствие чего действия, совершенные на основании этой «каузы», признава­лись недействительными, как-то: передача подаренного предмета, принятие одним супругом обязательства перед другим в целях дарения или погашение долга с такой же целью.

На примере дарения ясно видно, что понятие «каузы», как предшествую­щего правооснования близко подходит к понятию намерения, с которым сто­рона совершает действие. В этом смысле говорят не только о causa donandi, т.е. о намерении одарить, но и о causa solvendi — намерении исполнить обя­зательство, causa contrahendi — намерении связать договором.

Юлиан (II в. н.э.) считал, что если одна сторона дает деньги с намерени­ем дарить и другая берет их с намерением получить взаймы, то при таком расхождении в «кауза» договор не состоялся.

Передача вещи становится независимой от «каузы»

Однако чем бли­же к византийской эпохе, тем эффект передачи вещи становится все более независимым от лежащей в ее основании «каузы» и от тех внутренних моти­вов, которыми сторона руководится. Институции Юстиниана содержат такое положение: «Я тебе завещал раба Стиха за то, что ты вел мои дела в мое от­сутствие, или за то, что возбужденное против меня уголовное дело было пре­кращено благодаря твоему вмешательству. Затем оказывается, что ты вовсе не вел моих дел или не имеешь никакого отношения к прекращению уголов­ного дела; тем не менее, завещательное распоряжение остается в силе». Это положение формулируется так: legato falsa causa non nocet — ложный внут­ренний мотив не вредит завещательному распоряжению.

Составители Дигест делают и дальнейший шаг. Они цитируют приведен­ный у Юлиана пример, когда кредитор дает деньги donandi gratia, а должник их берет quasi creditam, в виде займа. Мы знаем, что, по мнению Юлиана, в данном случае договор не состоялся из-за расхождения в «кауза». Однако ко времени работы византийских компиляторов взгляд на «кау-за» уже изменился, и они не остановились перед тем, чтобы вложить Юлиа­ну в уста прямо противоположное решение:

Nec impedimento esse, quod circa causam dandi atque accipiendi dissenserimus. – He является препятствием рас­хождение в отношении ккауза» передачи и получения.

В результате эволюции передача вещи стала независимой от «кауза», дру­гими словами, traditio стала абстрактной.