1947 – Виктор Некрасов — В окопах Сталинграда (03.09.2016)

Она дала, пожалуй, название всей лейтенантской прозе. Потому что вот эти лейтенантские записки, а Некрасов пишет не от собственного имени, а от имени другого лейтенанта, им специально выдуманного, Некрасов положил начало реалистической литературе о войне. В том же 1947 году вышла и тоже получила Сталинскую премию I степени, Некрасову дали II степени, вышел роман Михаила Бубеннова «Белые березы», первый его том, второй он написал многие годы спустя. Пожалуй, более слабой книги, не только о войне, а вообще более слабой книги в послевоенной России не было.

Это очень плохо, но тем не менее, Бубеннов, как создатель такой военной прозы мифологической, где действуют идеальные герои, и где солдаты говорят только о том, как они любят совершать подвиги и как хотят быть героями, этот роман стал до некоторой степени эталоном. Именно Бубеннов, как фигура такая, самая, наверное, мрачная в тогдашней литературе, и антисемит известный, и борец с псевдонимами, зачинщик многих травель, именно Бубеннов является таким своеобразным антиподом Некрасова.

Почему же Некрасов получил не только Сталинскую премию, почему вообще получил возможность эту абсолютно реалистическую вещь напечатать? Написана она, как многие хорошие книги, вся в настоящем времени, создает полный эффект присутствия. Некрасов не имел никакого литературного опыта. Когда он взялся за эту книгу, ему было уже хорошо за тридцать. Много профессий он сменил, он был и самодеятельным актером, и художником, и архитектором, и театральным декоратором.

Он был вообще человек разнообразно одаренный, пожалуй, особенно был одарен художественно, потому что вот художник он был замечательный. Его сохранившиеся работы, шаржи прежде всего, показывают замечательную остроту взгляда и твердость руки. Он принадлежал к удивительному совершенно числу людей, тоже было в нем что-то, конечно, и от сноба, и от эстета, была в нем и некоторая такая мушкетерская самовлюбленность, и мушкетерский же задор. И не зря Довлатов нарисовал шарж на него именно в таком д’артаньянском образе, элегантность такая своего рода.

Но помимо этого он принадлежал к очень редкому числу людей, очень важному типу, Светлов, кстати, принадлежал к тому же. Это люди, у которых чувство страха в критических ситуациях отсутствует, которые просто ничего не боятся, бывает такое. Боятся только потерять лицо. Это не воспитуемо, это дается от природы. Такие люди, как правило, не могут противостоять начальству, потому что они не умеют плести интриги, не умеют притворяться слабыми. Вот Шварц был той же породы, например. От Шварца сколько требовали сказать гадость про Олейникова? А он только говорил, Олейников был очень скрытен, наверное, поэтому я о нем ничего плохого сказать не могу, я ничего плохого не знал. Вот Шварц, он добился криком, чтобы его взяли в ополчение, потом, правда, все равно не взяли, у него руки дрожали сильно, но он добился, что его, по крайней мере, послали на врачебное освидетельствование, хотя ему было хорошо за сорок лет, и он был тяжело болен. Правда, потом он оказался в эвакуации, спасся и написал «Дракона». А вот Некрасов, он человек того же плана, он, может быть, и пасует перед начальством, потому что он не умеет хамить в лицо, но запугать его смертью совершенно невозможно.

Там есть довольно горькие слова о 1941 годе, о 1942, там упомянуты годы поражений, упомянуты многие страшные военные эпизоды, то, о чем, в общем, говорить и писать было не принято. О кошмарах 1941 года, о 1942, катастрофе Керчи, например, крымской, и даже о 1943 годе, потому что ведь Сталинград не сразу привел к окружению паулюсовской группировки. О многих кошмарах войны стало можно писать только после Сталина, и Симонов, например, о кошмаре июля 1941 года, катастрофе, в которую попал Синцов под Могилевом, смог написать только в шестидесятые годы, когда появляется его трилогия. А вот Некрасов свободно упоминает о том, что да, было дело, отступали, да, было дело, что и командиры плохо ориентировались, и солдаты были не готовы. Все это он говорит прямым текстом.

Почему же ему разрешили это сказать? И главное, зачем ему это надо? Некрасову важно показать, что эти военные неудачи были необходимы для того, чтобы людям в буквальном смысле стало отступать некуда. Пожалуй, «В окопах Сталинграда» — это самая наглядная иллюстрация к указу «Ни шагу назад», знаменитому указу 226. И хотя в этом указе конституировались и легально закреплялись заградотряды, разрешалось, по сути, любыми средствами воздействия загонять бойцов в бой, этот приказ, тем не менее, остался в российской пропаганде до сих пор символом славы. Почему так получилось? Да потому, что согласно советской военной мифологии, в которой поучаствовал и Некрасов, когда человеку становится некуда отступать, из него получается сверхчеловек, бог войны. Вот об этих богах войны написан роман «В окопах Сталинграда».

И сам герой, лейтенант Постышев, и его адъютант Валега, и все его товарищи по окопам, которые сидят буквально с немцами по соседству, глаза в глаза, выдерживают этот невероятный железный вал сплошной, в городе, где живого места не осталось. Это действительно люди, которые перестали бояться смерти, потому что стали выше любого страха. Больше того, он с удовольствием описывает, например, профессионализм разведчиков, профессионализм саперов. Нет героизма, есть будничная спокойная работа. Вот этот спокойный профессионализм человека, который знает, что в руках у него безупречный навык (ну, там сапер у него такой ворчливый есть, который все время на всех ворчит, что кабеля не хватает или что работать не дают), это все нормальное ворчание профессионала, уверенного в своих силах. Он показывает людей, которые обустроились на войне.

Надо сказать, что хотя там есть и убийства, и смерть, и раны, и ежесекундный риск, все это есть, там потрясающее описание боя, но в бою, вот что удивительно, героем движет не жажда отдать жизнь за Родину, никакие идеологические соображения не движут им, и не мысль о доме, а азарт! Невероятный азарт войны, который описан у Некрасова, как я перестаю что-либо понимать, я просто знаю, что вот там враг, я ничего не помню, а только я знаю, куда мне стрелять. Он действительно не осознает себя. Это немножко похоже на описание первого боя Андрея Старцева в «Городах и годах», когда он бежит, как бы голый, сбросив с себя все, забыв обо всем, вот голый человек на голой земле. И вот этот восторг и азарт боя нигде больше в советской литературе так не описан. Везде война — трагедия. А у Некрасова война — это героическое дело железных людей.

Может быть, именно это вдохновило Бондарчука поставить свой «Сталинград», как страшную героическую оперу, в которой действительно на первое место выходит эта железность этих людей, их несгибаемость абсолютная, их полная внутренняя свобода. Как-то это у него получилось. Я считаю, что это неплохая картина. Я думаю, что он вдохновлялся в огромной степени Некрасовым.

Нужно сказать, что невзирая на все попытки советской власти ограничить творческую жизнь Некрасова этой повестью «В окопах Сталинграда», он написал много чего другого, что для советской власти было уже далеко не так приятно. Он написал замечательную повесть «Кира Георгиевна» о том, как возвращается заключенный к жене своей, преуспевающему скульптору, а и у него другая жизнь, и у нее другая жизнь, и непонятно еще, кто лучше сохранился. Она ли, на воле, или он в заключении. Там, конечно, показано, чем он заплатил за это свое сохранение, он такой немножечко тоже цыган, типа Домбровского, такой совершенно без царя в голове, раздолбай абсолютный, алкоголик, но он спасся, он сохранился. А она, наоборот, очень многого лишилась, стала такой сухой железной женщиной. Мухина, конечно, в ней угадывается.

Он написал и несколько замечательных текстов, за который потом особенно жестоко его ругали, несколько путевых записок, туристических. Вышла такая памфлетная, абсолютно клеветническая статья «Турист с тросточкой», где Некрасова костерили за отсутствие идеологии. Написал он и прекрасную повесть «В родном городе», написал прекрасную повесть «Саперлипопет», воспоминания о начале своего литературного пути. А закончил он автобиографическим романом «Маленькая печальная повесть», книгой об эмиграции, таким небольшим, очень компактным, тоже сухо написанным романом о переезде своем в Париж.

Некрасов удивительнейшая, на самом деле, фигура в русской литературе именно потому, что вот эту храбрость свою, эту свою неготовность соглашаться и постоянный стержень свой внутренний, он умудрился сохранить. И он, пожалуй, самый наглядный пример в русской литературе того, как этот сверхчеловек, как этот фронтовик героический не нужен больше своей стране. Об этом же потом был великий фильм Андрея Смирнова «Белорусский вокзал».

Сверхлюдьми они не нужны, они нужны винтиками, когда они возвращаются, им приходится этот стержень прятать. Некрасов, не взирая на свое героическое совершенно прошлое, на то, что все тело его было перепахано ранами, вспоминает Георгий Гулиа, как страшно было на него смотреть на пляже, весь он был в шрамах. Но несмотря на весь этот героизм и на Сталинскую премию, Некрасов был вытеснен из Советского Союза. Ему пришлось уехать вскоре после того, как он громко вслух сказал о замалчивании трагедии Бабьего Яра, он был киевлянин. Потом за ним началась слежка постоянная, потом началась травля, потом исключение из партии. В конце концов Некрасову пришлось в 1972 году эмигрировать в Париж.

И вот, пожалуй, он самое наглядное свидетельство того, как герои, спасшие Родину, в конце концов оказываются Родине, в ее новом состоянии, не нужны. Он чуть не дожил, умер в 1987 году от рака легких, чуть не дожил до возможности приехать, вернуться. А он очень мечтал вернуться, и вернулся бы наверняка. Другая беда заключается в том, к сожалению, что победа его правды опять оказалась не окончательной. Видимо, для того, чтобы стать героями, нам опять придется ждать какого-то внешнего столкновения, от чего боже упаси.