1907 – Фёдор Сологуб — Мелкий бес (31.10.2015)

«Мелкий бес» — книга нового для русской литературы жанра. В прозе Серебряного века от реализма уже почти ничего не осталось. Это проза готическая, уверенно сращивающаяся со сказкой, с фантастикой, с романом ужасов. И в «Мелком бесе» действительно есть некий переход, некая граница, которая не всегда ощутима, но примерно в первой трети романа социальный реализм (достаточно жёсткий, сологубовский) переходит в нормальную готическую прозу. Роман социальной критики, социальной ненависти, как, собственно говоря, и русская реакция, постепенно переходит в новое качество, переходит в роман-безумие, роман-гротеск.

Передонов — это уже норма, таких, как Передонов, большинство. Он доносчик, и не просто доносчик, как Беликов, сравнительно безобидный. Нет, это злобный стукач, который клевещет на всех. Беликов злобствует из страха. Передонов совсем другое дело, это тупое, злое животное. Он безумен в самом обычном смысле, у него нет ума. И Сологуб первым показал, что дураки сходят с ума гораздо легче: им почти не с чего сходить. Сделал шаг — и ты уже не в уме.

Передонов сходит с ума на двух вещах. Во-первых, он уверен, что все вокруг состоят в заговоре, и поэтому он на всех доносит. Во-вторых, он сожительствует с Варварой такой, которая все время хочет его на себе женить, а дальняя родственница Варвары, о чем Варвара врет, княгиня. И вот эта княгиня может устроить Передонову повышение, на этом повышении Передонов помешан. Есть у него дружок Володин, похожий на барана, с которым они пьют постоянно. Под конец Володин в его больном мозгу и превращается в барана, и Передонов убивает его ножом в финале, когда окончательное безумие его настигает. Помните, последняя фраза романа: «Передонов сидел, уставив глаза в пол и бормотал невнятное»*.

Передонов не просто образ русской провинциальной тупости, это еще и образ ненасытной злобы. Он не безвредный Беликов, сравнительно безвредный тихий Беликов, который всех, и себя первого, хочет загнать в футляр, нет. Это Беликов агрессивный. Агрессия эта проистекает не только от водки. Она происходит от его чудовищной ограниченности и страха, что его обойдут, что его на всех путях пытаются извести какие-то враги. Он уверен, что весь мир к нему враждебен тотально, и в этом смысле Россия 1907 года (как во многих отношениях и нынешняя Россия) — это мозг Передонова, больное сознание Передонова, в которого во всех сторон нацелились кошмарные злобные конкуренты.

Я, конечно, не могу не упомянуть о странном существе — недотыкомка, которое возникает в романе тоже примерно во второй его трети, ближе уже к апогею, кульминации, и начинает Передонова мучить, изводить. Это она пришла из стихотворения Сологуба: «Недотыкомка серая утомляет присядкою зыбкою»**. Что такое недотыкомка? Это мелкий бесёныш, что-то вроде домового, странное существо, похожее на клок дыма. Там вообще в романе мастерски проведено несколько лейтмотивов. В начале, когда одна из героинь курит, у нее изо рта вырываются черные облака дыма. Потом этот дым, образ этой дымки, тумана преследует Передонова. И, наконец, он материализуется в образе вот этого мелкого беса. Этот мелкий бес — это такой странный извод русского духа, как ни ужасно это звучит. Недотыкомка, это как ясно уже из самого её названия, это незавершенность всех дел, неряшливость, неукорененность, неаккуратность, это какая-то вечная роковая незаконченность всего. Она, как клуб пыли, переминается по всему дому, таится в углах, вдруг выскакивает наружу. Передонова недотыкомка томит, он ничего не может с ней сделать, не может ее уничтожить. Вот этот мелкий бес — это и есть символ грязи, неуюта, какой-то вечной непорядочности, неупорядоченности. Этот мелкий бес преследует героев на всех путях.

Надо сказать, что эта линия, как правильно совершенно говорит Николай Алексеевич Богомолов, пожалуй, это самое моветонное, самое устаревшее, что есть в романе. Но, на сегодняшний вкус, тем не менее это все-таки единственный луч света в этой провинциальной глуши. Пусть, конечно, Людмила Рутилова, пусть она дура, пусть она сколь угодно пошлое существо, но все-таки в ней есть какое-то веселье. И даже если через чувственность, даже если через разврат человек побеждает эту провинциальную скуку — пусть хоть так, потому что для Сологуба ведь очень проблематичны какие-то светлые порывы: он мало верит в человека. Пусть уж лучше будет Людмила, пусть уж лучше будет разврат веселый, и жизнерадостный и полнокровный, чем вот этот унизительный, скучный и грязный, чем передоновщина.

Нужно заметить, что передоновщина — это очень четкое, очень яркое зеркало, поднесенное к лицу провинциальной России. Мы привыкли думать, что в провинции живут подвижники, спасающие ее, но Сологуб первым нам напомнил: эта провинция спивается, сходит с ума, у нее нет чувства будущего, у нее нет перспективы. Это страшный мир, это мир мелких, именно что мелких, бесов. До крупных она не дотягивает. Позднее уже, в «Творимой легенде», в первой ее знаменитой части «Навьи чары», во всей вот этой странной трилогии полусказочной Сологуб пытается наметить какие-то пути выхода, но утопия у него получается смешно. Вот есть такие люди, которым лучше всего удается как раз вот все сопряженное с ненавистью, унижением, с темной стороной жизни.

Поскольку — ну мы можем это уж теперь назвать своими именами — у Сологуба есть ярко выраженный фетишизм, ярко выраженный садомазохизм, хороший букет сексуальных патологий, которые он абсолютно не скрывает, а более того, вываливает на читателя, потому что это его аутотерапия. Конечно, в «Мелком бесе» очень много болезненного. Вот скажем то, что Передонов так болезненно сосредоточен на порке (как, в сущности, и сам Сологуб, потому что для него это тоже очень болезненная проблема). Передонов обожает сечь, обожает наказывать. И ни в чем, как в этом образе, не сказался, конечно, русский государственный садизм, потому что никакого на самом деле толку в этих наказаниях нет. Наказание приносит одну радость — оно приносит радость самому Передонову. Когда он сечет, он чувствует и власть, и сексуальное могущество, и вот это насилие, которое дает ему компенсацию вечного унижения.

Передонов оказался не просто портретом русской провинции. Он оказался во многих отношениях портретом русской государственности. И не зря поэтому роман этот в 1907 году стал самым модным чтением. Сологуб колоссально прославился, прославился настолько, что у него стали печатать даже самые слабые произведения. А раньше и самые сильные его вещи, такие, как роман «Тяжелые сны», с трудом пробивались к читателю. Дальше, кстати говоря, что совершенно верно заметила Тэффи, после «Мелкого беса» талант Сологуба иссяк, он начинает повторяться. Гениальные стихи у него по-прежнему случаются, а хорошую прозу он писать уже не способен. Это вот редкий пример, когда вся сила ненависти и вся сила собственной душевной болезни ушла в роман, воплотилась в него.

Напоследок хочется спросить. Ну хорошо, мы все понимаем ужас русской провинциальной жизни. Выход-то в чем видит Сологуб? Какие для него есть перспективы? А вот в том-то и дело, Сологуб потому и есть готический писатель, что нет для него выхода. На земле мы обречены вот на это. Земля — это пространство, отданное во власть мелкому бесу. Только творческая мечта, только уход от людей. Это, в общем, для русской литературы очень нехарактерно. Русская литература всегда во что-то верит, всегда на что-то надеется. Придут хорошие люди, изменят социальные условия, все будет нормально. Нет. Сологуб говорит: «Нет. Ничего этого не будет. Вы во власти мелкого беса». Мир, счастье, любовь возможны только там, вот в мире тихих мальчиков, полумертвых-полуживых, в мире тихих, похожих на тени девушек, в мире мечты, в мире ухода. Все остальное лежит во зле.

Эта мысль очень нова для русской литературы, очень странна. Именно поэтому сам Сологуб до сих пор остается таким «полуклассиком». Мы все понимаем, что это великий писатель, и все-таки чего-то нам в нем не хватает. Мы видим в нем какое-то явление больное, бесовское. Нет бы вместе с ним понять, что «от осины не родятся апельсины», что ничего высокого и светлого нас вокруг не ожидает. Нет, мы все еще хотим чего-то другого. Может быть, это даже и обаятельно по-своему, но тем приятнее читать нам «Мелкого беса», книгу безнадежного отчаяния. В минуты сильной депрессии можно перечитать «Мелкого беса» и подумать: «Нет, все-таки у меня все еще очень и очень ничего».

«В чем, по-вашему, выбор учителя как главного героя? Первыми сходят с ума педагоги?»

Ну, во-первых, ребятушки, любой, кто работал учителем, тот знает, что разговорами о благородстве профессии можно утешать себя в первый год. На самом деле, это кошмар, конечно. А давать шесть уроков подряд — это ужас просто, особенно в плохом классе. Учитель — это профессия, после которой я отпускал бы на пенсию через десять лет, потому что больше десяти лет — невозможно, превращаешься в лошадь, ходящую по кругу. Это адская профессия, она очень трудна, а в России царской, где образование было делом еще более заштампованным, еще более идеологически зажатым, чем сейчас, где закон божий преподавался в школе, где батюшек ненавидели из-за этого, где было раздельное обучение, где, в общем, выхолащивалась самая суть просвещения и очень много было палочной дисциплины, и кое-где практиковались телесные наказания. Это была адская профессия, адская. И пусть такие люди, как, скажем, Маршак или Александра Бруштейн вспоминают иногда о добрых, о прекрасных учителях, все-таки в массе своей русское гимназическое образование было ужасно, а университетское немногим лучше. Поэтому да, то, что Передонов сходит с ума и то, что Передонов выбран… Ну во-первых, Сологуб это знал, он сам — инспектор реальных училищ, он сам долгое время преподавал, преподавал, кстати, математику, поэтому он достаточно точный человек, мыслящий формулами, и фабула у него выстроена очень жестко. Безумие описано с медицинской точностью.

Сологуб знает, о чем пишет, во-первых, и во-вторых, конечно, учитель — это нерв общества, самое уязвимое, самое болезненное. По состоянию школы об обществе можно сказать всё. И вот: армия и школа. Сравните «Поединок» и «Мелкого беса»: везде тупость, муштра, запреты и глумление над слабыми. Это очень сходные, в глубине души очень сходные тексты. Просто «Поединок» написан человеком здоровым и жизнерадостным, а «Мелкий бес», если можно так выразиться, смертерадостным, человеком, который страстно сосредоточен на смерти. Поэтому при всей разности темпераментов картина получается абсолютно одна и та же.

«Беликов назвал кошек Синтаксис и Пунктуация. Как мог бы назвать кошек сологубовский герой, или у него вообще не может быть домашних животных?»

Почему, у него есть недотыкомка, это вполне себе домашнее животное. Я думаю, он мог бы назвать одну Сволочь, а другую Тварь. Это отражало бы его отношение к миру. Ведь, понимаете, в чем дело, Сологуб изображает человека, буквально текущего злобой, переполненного вот этим гноем. Такие герои есть, такие люди есть, злые до тупости и тупые до злобности. Поэтому, помните, как Маяковский пишет, что вот у улицы осталось только два слова: ««сволочь» и еще какое-то, кажется — «борщ»». Вот он мог бы назвать кошек Сволочь и Борщ, потому что на большее его больной фантазии не хватает.

Ну а в следующий раз мы поговорим о чем-нибудь гораздо более жизнерадостном. Пока!