Трансформация общественной системы

17 июля 1992 г. “Российская газета” опубликовала правительственную “Программу углубления реформ”, рассчитанную на среднесрочную перспективу. Оба указанные документа имели целью определить пути перехода к рыночной экономике и включения ее в мировое хозяйство, в сообщество цивилизованных стран. По существу, речь шла о трансформации не только экономики, но и всей постсоветской общественной системы.

Логика авторов правительственной программы экономических реформ исходила из комплексного подхода к реформированию сверхцентрализованной советской экономики, правда, без учета всех причин поразившего ее кризиса. Так, дерегулирование и либерализация цен, по их мысли, открывали дорогу предпринимательству, развитию торговли, формированию механизмов рыночного саморегулирования.

Стабилизация финансов и денежной системы усиливала экономические стимулы, давала в руки государства эффективные рычаги воздействия на поведение субъектов хозяйствования, делала объективной необходимостью структурную перестройку, позволяла выявить и санировать предприятия-банкроты. Приватизация была необходима для того, чтобы привести в действие процесс формирования эффективного собственника, активизировать эгоистические капиталистические и рационально-трудовые мотивации, сформировать полноценных рыночных агентов и класс собственников — социальную базу подлинного гражданского общества и демократии.

В конце 1992 г. в Правительстве и в экспертном сообществе стало понятно, что экономический кризис в стране будет не только тяжелым, но и продолжительным. Как скажет некоторое время спустя премьер Правительства В.С.Черномырдин, “кто после этого выживет, будет долго смеяться”. Главное, что удалось добиться российскому правительству в результате первых шагов экономических реформ — преодолеть товарный дефицит и отвести от страны угрозу надвигающегося голода зимой 1991–1992 года, а также обеспечить внутреннюю конвертируемость рубля. Это немало для страны, в которой на протяжении 60 лет господствовал товарный дефицит, а сделки с иностранной валютой были уголовно наказуемы (вплоть до расстрела). Однако это слишком мало для того, чтобы назвать такую политику “шоковой терапией”.

Как известно, на последнюю дату пришлась объявленная массовая забастовка шахтеров, которую удалось остановить огромными субсидиями угольной отрасли. После этого все новые и новые компромиссы становились еще масштабнее, а отход российского правительства от первоначально провозглашенных либеральных принципов — все более шокирующим.

С точки зрения отечественной академической науки (Дмитрий Львов, Леонид Абалкин, Николай Петраков, Олег Богомолов, Сергей Глазьев и др.), проводившаяся правительством Гайдара экономическая политика, это — вообще не реформы. Если первоначально экономическая дискуссия кружилась вокруг вопроса о том, возможна ли (применима ли) в России “шоковая терапия”, подобная польской, то результатом ее к весне 1992 г. стала актуальной формула — “шок без терапии”.

Данная формула отражала представление об экономической политике правительства Гайдара как нетехнологичной, непоследовательной и неполной с точки зрения задач “настоящей реформы”. Либерализация не воспринималась как реформа (скорее противопоставлялась ей) и подвергалась жесткой критике, а в массовом сознании и левой пропаганде обретала уже статус прямого обмана (“ограбление народа”).

Между тем в основе демократической концепции “реформы”, как она сформировалась в политической борьбе с партийно-государственной бюрократией в 1989–1991 гг., лежала идея управляемой трансформации экономической системы. То есть предполагалось, что все лучшее, все основные социально-экономические достижения старой системы с некой коррекцией конвертируются в системе новой, а издержки трансформации компенсируются выгодами, приносимыми рационализацией и модернизацией хозяйственного механизма.

Профессор Колумбийского университета Ричард Эриксон полагает, что процессы, происходившие в 1990-е годы в России, вообще некорректно описывать в категориях буржуазно-либеральной трансформации. Согласно его наблюдениям, особенности российской экономики скорее вызывают ряд поразительных параллелей со средневековой феодальной Европой. Так, значительная часть промышленных, сельскохозяйственных, коммерческих и финансовых структур легитимизирована не столько формальными нормами, сколько личными связями и привычками, восходящими к советским временам. Новую же форму легитимации институтов власти — выборы — он уподобляет благословению церкви в Средние века.

При этом рынки регулируются местными властями и нередко монопольное положение на них имеют неформальные, юридически не узаконенные организации. Институты собственности и права, основанные на договоре, также как и при феодализме, отягощены конфликтными притязаниями многочисленных заинтересованных сторон, сохраняющимся влиянием советских традиций, а потому их защита, определенная легальными юридическими процедурами, оказывается весьма проблематичной.

Отдельные крупные компании и регионы, проводящие либеральную политику, уподобляются им “средневековым городам”, осуществляющим посредничество во взаимоотношениях с остальным миром. Несмотря на свою рыночную активность, эти анклавы должны приспосабливаться к экономической и политической системе государства, обрастая личными связями со “знатью” и “дворянством”.

С учетом всех этих обстоятельств, диагноз профессора Колумбийского университета гласит: хотя командная экономика в России разрушена, структура и способы функционирования нынешней российской экономики несовместимы с рынком.

Доктор химических наук и автор политических бестселлеров: “Манипуляция сознанием”, “Советская цивилизация”, “Потерянный разум”, “Революции на экспорт”, “Белая книга реформ”, — С.Г.Кара-Мурза считает, что политика экономических реформ в России являлась результатом целенаправленных усилий США найти новые рынки сбыта и источники дешевого сырья.

“Теория заговора” — последняя отдушина для тех, кто полагает, что советская экономика была если и не идеальна, то, по крайней мере, жизнеспособна. В отличие, например, от экономики США, которая, с каждым годом, все глубже увязала в трясине долгового кризиса — внешнего и внутреннего. По оценке авторитетных международных экспертов, уже в 1988 году американское государство, его предприятия и потребители аккумулировали глобальный долг, равный $11,5 триллионам.

Все благополучие США основывается на непомерно раздутой военной мощи, которая позволяет контролировать рынки сбыта американской продукции и источники энергоносителей. По сути, американские банкиры схватили весь мир за горло, ласково или угрожающе, приговаривая: “Нужны вам доллары или нет?” До последнего времени не только страны-сателлиты США, но и даже самые ярые антиамериканисты решали, что доллары им нужны, потому что без резервной валюты мировая торговля невозможна.