Своеобразие феноменов эстетического

Эстетическое (от греч. (sthesis) – чувство, (sthetikos) – чувствующий) – одна из наиболее широких и всеобъемлющих категорий эстетики, по сути, способная включить в себя все прочие категории и понятия как свои модификации. То есть ее можно назвать метакатегорией.

Понятие «эстетическое» вошло в употребление практически вместе с выделением дисциплины «эстетика», сделанным А. Баумгартеном в XVIII в. и подразумевавшим чувственное познание – познание с помощью чувства, существующее наряду с познанием рационально-логическим, а не только предваряющим или смутно предвосхищающим его.

В этом смысле эстетическую способность можно квалифицировать, скорее, как «шестое» – наиболее общее, внутреннее и умное чувство, нежели как ощущения – данные органов чувств, которые уже издавна понимались как первичная основа познания. Данные органов чувств не могли претендовать на статус вполне сознательного явления – сознание связывалось, прежде всего, с разумом, а также – в духовно-религиозной жизни – с мистическим откровением. В данном смысле эстетическое – это род особого постижения, это чувствующая и предчувствующая интуиция, не сводимая в своей специфической модальности к рациональной способности сознания.

Можно сказать, что эстетическое – это особое качество эффектной выразительности, совершенства, привлекательности и обаяния, позволяющих выделить эстетические явления из однообразной, привычной, серой повседневной действительности.

Одновременно это особое духовное отношение человека к действительности, при котором некоторые ее явления оказываются предметом необычного внимания, увлекательного интереса и восхищенного любования, переживание которого сопровождается чувством глубокого эмоционального наслаждения. А также это особое явление сознания (или, точнее, совокупность явлений), в котором мир, отражаясь, обретает чудесную целостность, необычное совершенство и полноту, особые грани эмоциональной осмысленности и выглядит как образ желанной мечты, способной творчески вдохновлять.

Чаще всего категория эстетического понимается как особое эстетическое отношение человека к действительности, имеющее как созерцательные, так и активно-творческие характеристики и окрашивающее охватываемую им реальность в переосмысляющие тона эстетически значимых качеств, таких как красота, выразительность и др. Именно человеческое сознание – это средоточие эстетического отношения. Хотя последнее включает в себя не только субъектную, но и объектную стороны, интегрирует в себе и объективные качества предмета.

Эстетический предмет – будь то окружающая природа или человеческое существо – витально-телесное и духовно-личностное одновременно, артефакт или именно произведение искусства – действительно обладает эстетическими свойствами – объективными, не кажущимися. Но эти свойства выявляются только в свете различающего внимания человеческого сознания, собственно и выделяющего эстетический предмет из области привычно тусклой реальности.

Цветущий луг прекрасен не сам по себе, ведь науки о Земле и жизни при всей их предельной объективности не знают эстетических категорий. Красивое лицо и тело не актуальны без созерцания этой красоты. Человеческая душа, судьба, энергийно напряженные сами по себе, эстетически не волнуют без сострадания другого сознания, хотя бы подразумеваемого.

Человек не видит своего эстетического совершенства в зеркале собственного тавтологично идентичного сознания, не отражаясь в другом любующемся и сочувствующем взгляде, пусть даже вымышленном. Человек ждет эстетического оправдания своего бытия в другом сознании, в свете которого он окажется страдающим героем или талантливым автором. Даже произведение искусства – этот текст некогда воплощенной художественной мысли – задыхается, меркнет, почти умирает в музее, где нет посетителей. Эстетический потенциал бытия присутствует в мире, он объективен, но он актуализируется только благодаря эстетическому сознанию, присущему человеку.

В связи с этим феномен эстетического часто связывают с особым состоянием сознания. Вероятно, такой подход и является наиболее правильным. Хотя порой, рассматривая природу эстетического в психологической плоскости, говорят и о бессознательном как основе эстетической привлекательности, о парадоксальной противоречивости и творческой энергии, порождающей искусство, об особой эстетической эмоции, подчеркивая при этом все же ее интеллектуальный характер.

Иногда психологи связывают эстетическое переживание и эстетические ценности с понятием «сверхсознание», имея в виду надрациональный или, точнее, внерациональный характер эстетического предчувствия, интуиции, вбирающих в себя в том числе и данные рационального познания, и установки обыденного опыта, но преобразующих их в новое качество поразительного прозрения, озарения.

И все же наиболее четкие результаты философская эстетика получает тогда, когда рассматривает эстетическое в статусе особого способа активности не психики, а собственно сознания. Эстетическое – особое явление сознания, в котором мир, отражаясь, обретает особые грани эмоциональной осмысленности, способной творчески вдохновлять.

Феномен эстетического связан не с данными пяти органов чувств, а с внутренним рефлексивным переживанием, которое само есть смыслообразующее событие. Его действующие компоненты и феномены – узнавание, внимание, восприятие, интерес, сочувствие, переживание-потрясение, ощущение и суждение эстетического вкуса. Можно выделить некоторые важные особенности эстетического типа осознания: ощущение чуда – как бы воплощающейся мечты; отображение жизненных реалий в переосмыслющей их ауре взволнованного переживания; ощущение идеала как образа совершенства; свобода творческой фантазии.

При этом важно выявить критерии различия эстетического типа сознания от других его постигающих способностей, выявить специфику эстетических ценностей наряду с ценностями рационального осмысления бытия, наряду с нравственными и религиозными ценностями. Важно раскрыть своеобразие художественно-эстетической сферы деятельности на фоне других, иначе сориентированных и функционально направленных сфер культуры.

Для этого сознание должно быть рассмотрено не только как отражение своего предмета (предмет тогда сводился бы к ряду объективных свойств реальности, а сознание различалось бы тогда только по способу отображения той же объективности); оно должно быть рассмотрено и как образование нового смысла особого рода, не только задающего тем самым свой особый предмет, но и переосмысляющего – претворяющего реальность в новое объективное качество.

Это новое качество рождается в точке преобразования бывшего бытия в новое целостно сложившееся событие. Ведь целое не есть сумма частей, из которых оно сложилось, – это именно новое преображающее качество. Точно так же и порождение нового смысла преображает бытие – образует на его основе новую целостность – новое событие. Да, и наука с ее рациональным мышлением, и религия с ее откровением и молитвенным обращением к запредельному – божественному, и искусство с его яркими озарениями – это разные способы осмысления – переосмысления бытия.

В свете их смыслообразующих событий рождается новая объективность. Они вносят смысловую перестройку в инерциально-самотождественный мир; иначе говоря, мир преображается в свете творческого сознания – он обретает смысл, которого в нем помимо этого творческого осознания не было, он становится обновленным, новосмысловым миром, обретая благодаря сознанию и свою новую объективную полноту. При свойственном миру энтропийном распаде – вопреки этому распаду мир образует, таким образом, новые связи – он творчески созидается – не остается прежним бытием, а образует новое событие, новую целостность.

Но разве наука не познает именно то, что есть в мире само по себе, помимо нее, помимо ее познающих форм? Да, познает, но познает переосмысляя – внося в зыбкий хаос-порядок бытия строй законов, вытекающих, прежде всего, из смыслообразующих принципов науки. Наука именно познает, то есть подчиняет себе по смыслу реальность, довольно зыбкую и неподатливую саму по себе, познает, привнося в нее больше рационального смысла и находя в ней соответствия своей рациональности. Наука – это не просто отражение мира, это введение смысловой рациональности в мир, за которым следует и его технологически рациональное преобразование.

Разве религия не основывается на вере в Бога, объективно существующего как непостижимый источник всего бытия? Да, главное в религии – вера и откровение, но они-то – эта вера и это откровение – невозможны без особой смысловой открытости сознания Богу, присутствие которого в этом мире всегда уже свершенных дел и всегда уже сложившихся и начинающих распадаться вещей иначе никак не опознать. Религия делает выводы из своей особой духовной связи с Богом, переосмысляя тем самым все актуальное бытие мира, вводя в мир божественное. Мистический смысл религии не примысливает Бога к миру, а дает божественному проявиться, открывая тем самым особое событие связи мира с Богом, которое иначе просто не состоялось бы. Бог входит в мир через сердце человека.

Разве искусство не отображает самой действительности?

Отображает, но придает ей облик эстетической яркости, покоряющей выразительности, организованности и совершенства, и особенной трепещущей жизненности – придает ей целостность и смысл сейчас складывающегося свеже-волнующего события настоящего, придает ей те качества, которыми сама действительность, обыденная и нудная, все время проскальзывающая мимо своего чудесного сейчас, без эстетического отношения к ней, по сути, и не обладала. Это та действительность, которая как бы готовилась, ожидала эстетического события, но сама этого события еще не образовала. Это событие появляется как новый смысл, как рефлексивно-смыслообразующее действие сознания.

Если это и отражение, то отражение в зеркале, дающем особую смысловую целостность тоскующе разъятым элементам мира. А точнее, это отражение – гармонизующее складывание бытия – открытое и живое событие. Само сознание – это тогда не просто принадлежность субъекта, присущая ему способность отражать. Оно само – такое событие – узел, в котором по-новому увязывается теперь и весь чувствуемый им мир.

Сознание как переосмысление (а не простое отражение) – это уже реорганизация бытия. Хотя человеческое сознание и кажется лишь субъективной формой отражения, как смыслообразующее событие оно объективно. Мир всякий раз уже не тождествен сам себе, не постоянен, а динамичен – и не только в плане инерциальной энтропии. Он динамичен, то есть смыслообразующе превращаем. Он динамичен в созидательном плане творческой эволюции, если употребить здесь этот термин А. Бергсона.

Но осмысление – это не некая стандартная процедура обретения смысла. Оно вариантно (как вариантен и сам смысл или, точнее, способ образования смысла): рациональное смыслообразование эгоцентрично (но не надо понимать это в нравственном ключе эгоизма): все имеет рациональный смысл, поскольку имеет отношение к доминирующему субъектному «я» укладывается в порядок моей логической самотождественности, захвачено моим предметным вниманием, подлежит моему логическому суждению, целесообразно и полезно для меня. Такова феноменальная структура разума. Обобщенно эту активность сознания можно назвать активностью смыслового самоутверждения.

Своего рода противоположность рациональному смыслообразованию – это открытость сознания другому, высшему смыслу – смыслообразующему Другому, в свете которого только и имеет значение и весь мир, и человеческое «я». Таково, в частности, например, религиозно-мистическое сознание. Но такова и любовь – как жизнь другим (а не одним собою), таков и голос совести, который способен судить меня, как бы представляя другой, не мой смысл во мне. Мое собственное «я» радикально обновляется при этом. Обобщенно такие явления сознания можно назвать явлениями смыслового самообновления.

Наконец, есть и третий вариант смыслообразования – собственно эстетический – такой, где эти полюса сознания – «я» и «другое» – равноценны, то есть они то одновременно, то чередуясь и как будто просвечивая друг сквозь друга, выступают центрами смыслообразования. Как это логически возможно?

Назовем это качество эстетического смысла инверсией – превращением. Они, субъективный и объективный полюса эстетического, как в своего рода магическом сознании, незаметно переходят друг в друга, сочувствуя и перевоплощаясь, ощущая друг друга изнутри, восполняя таким образом друг друга. Другое восполняет мое, не упраздняя и не разрушая его, мое же восполняет другое, не присваивая и расчленяя его на элементы моего смысла. Другое – все эти явления вне меня, связанные моим переживанием, – окрашивается аурой продолжения меня. Мое же переживание озаряется смыслом другого – обретает новый уровень целостности, как бы удваивается в свете этого другого смысла, ощущаемого как родственный и «милующий», если применить здесь выражение М. Бахтина. Этот тип деятельности сознания можно назвать явлением или смыслом самовосполнения.

Впрочем, именно в этом – эстетическом – типе осмысления данное «само-» надо понимать двойственно: это и моя активность, и одновременно счастливая данность (со стороны другого) – нечто, что происходит само – само по себе, спонтанно. Здесь неуловимо и непредсказуемо я и другое меняются в роли доминирующего центра осмысления. Поэтому объективность обладает здесь – в эстетическом переживании – потенциалом субъектности, а субъективность оказывается увлекаемой непроизвольной стихийностью бытия. Переживаемая реальность оживает, а человеческая воля электризуется подспудными силами некоего потенциала бытия – энергией объективно слагающегося события вечного обновления.

В некотором аспекте эту инверсивную – превращающуюся – двойственность эстетического смыслообразования можно счесть децентрированной целостностью. Центр смысла не во мне и Центр смысла не во мне и не в другом – он между, он в отношении, в самом событии – в со-бытии. Он неуловим именно как центр. И тогда смысл предстает не столько как четкая центрированная структура, сколько как широкая аура смыслового потенциала, охватывающая все пропитанные им средства выражения, пронизывающая всю материю, через которую проходит энергия осмысления.

Эта децентрация сознания проявляется в следующем: кажется, что все ощутимое пронизано некой выразительностью, выражением, но того, кто является автором этого смысла, как бы и нет, он скрыт – он не вот этот я и не определенный другой. Источник смысла предстает как мое другое или же другое я. Нет того, кому можно было бы приписать источник смысла всего того волнующего содержания, которое мы воспринимаем, – оно и не из меня, и не от другого. Оно выглядит как спонтанное событие – событие эстетического смысла. (Психологически это удивительное свойство объясняют порой тем обстоятельством, что человек склонен наделять объекты, сами по себе эстетически нейтральные, своими собственными переживаниями, тревогами, ожиданиями, причем делает это непроизвольно – не примысливает эти качества, а спонтанно «вчувствует» их в реальность – осуществляет эмпатию.)

Авторы многих шедевров эстетического творчества свидетельствуют, что вдохновение, догадка и художественная удача дается им как бы извне, а не придумывается ими произвольно. В то же время воспринимающий подлинно убедительные художественные образы чувствует, что они как бы рождаются изнутри его души, а не просто сообщаются извне. В этом смысле эстетические явления и эстетическая экспрессия – самые эффектные инструменты межличностной коммуникации, которые люди используют постоянно и везде – отнюдь не только в искусстве.

Эстетическое осознание по структуре своей рефлексивно, то есть внутренне удвоено, раздвоено в самом себе на воспринимающее-свое и воспринимаемое-другое – оно биполярно, но полюса, на которых бы собиралась эта энергия смысла, здесь специфическим образом не сфокусированы – энергия распылена, растворена во всех составляющих этого события, во всех составляющих его ощущениях и ассоциациях, в пределе же – во всем мире, вступившем в поле эстетического осознания. Так что, кажется, что и со стороны самого воспринимающего субъекта действует не сознание, а только впитывающее эту чудесную выразительность бытия чувство.

Поэтому эстетический смысл приходит как бы из самого мира – как чудесное явление смыслового потенциала в нем. Поэтому для эстетического так важна произнесенность, проявленность, телесность выражения, сама одухотворенная материя чувства, а также обилие ассоциаций и метафор, пронизывающих весь мир, оказываюшийся посредником эстетической коммуникации сознания и несущий на себе отголоски той же магии инверсий-перевоплощений.

Поэтому сфера эстетического – это сфера игры, свободно задающей правила и условности перевоплощения, свободно меняющей лики и личины, превращающей сознание то в автора, то в героя, игры как увлекательной фантазии, восполняющей разобщенную монотонность реальности. Поэтому сфера эстетического – это сфера персонификаций, антропоморфности, символичности – всех этих смысловых переносов (метафор) и взаимодействий (синергий), подобных тем, в частности, что характерны и для феномена мифа.

Ярким аналогом эстетической децентрированно-инверсивной, встречно отражающей и проникающе-доверительной коммуникации является событие любви. В феномене любви человеческое «я» всецело проникает в личность «другого» – видит себя в свете сознания этой личности, дающей смысл и оправдание существованию «меня». В свою очередь, я и другой в феномене любви как бы взаимопроникают друг в друга, теряя индивидуальную разобщенность и обретая новую целостность внутренней духовной связи.

Эти полюса связанной таким образом субъектности как бы меняются местами, теряются друг в друге, находя при этом себя в другом и другого в себе. Упрощенно это можно выразить так: в состоянии любви «Ты» – это «Я» и «Я» – это Ты». Субъектные центры как бы «расплавляются» друг в друге, но при этом все, что опосредует их коммуникацию, их самовыражение навстречу друг другу, их восприятие друг друга озараяется энергией этой их особой новой целостности – энергией не присущего реальности самой по себе смыслового потенциала любовного общения – встречного сочувствия.

В этом встречном сочувствии – суть любви; но в нем же и суть эстетического события – этого особого способа образования смысла в удвоенном зеркале человеческого осознания. Можно сказать, что любовь – это и есть глубинный принцип эстетического. Недаром реальная человеческая любовь окрашивает весь мир в тона красоты, экзистенциальной полноты, жизненного трепета и чуда. М.М. Бахтин говорил о милующем отношении автора к герою как об эстетическом принципе в искусстве.

Да, человек обретает полноту души и судьбы в сострадающе-милующем взгляде другого, превращаясь в его сознании в героя – эстетически спасенного и по-особому бессмертного во взгляде автора, давшего ему осмысленность. Автор же нуждается не только в своем герое, в душу которого он хотел бы перенести часть собственного «я». Он еще больше нуждается в зрителе (читателе, слушателе) – в адресате своего послания – в том другом сознании, в котором он, в свою очередь, надеется эстетически ожить.

Смех зрителей входит ли в состав комедии? Слезы зрителей входят ли в состав трагедии? Да, входят, даже если это только подразумеваемые слезы возможных созерцателей, именно они придают и герою, и автору ожидаемую оживляюще-любящую полноту отражающе-осмысляющего бытия.

Но любовь как феномен эстетического склада – это любовь-любование, а не любовь-самоотдача; это любовь, в которой любящий и любимый – две стороны чудесного события – равноценны и стремятся отразиться друг в друге. И эти отражения взаимно зависимы и эквивалентны, то есть не удается окончательно уяснить, в чем же их смысл: в том, чтобы, любуясь, отразить другое сознание, другую душу, или в том, чтобы отразиться в нем, увидев самого себя милуемым и любимым в свете реального или подразумеваемого другого сознания. Такова эстетическая любовь-сочувствие, в отличие от этической, почти мистической любви-самоотдачи.

Оба сознания глядятся здесь – в любви-сочувствии – друг в друга, находясь в одном измерении этого вечного сейчас (остановленного прекрасного мгновенья) – в чудесно сложившемся и не законченном событии актуально настоящего, собственно и образующего подлинное событие этого бытия. Они подразумевают синхронную и даже инверсивную активность друг друга, возможность объемлющего превращения друг в друга. Это чудо вдруг совпавших сторон бытия, вот непосредственно теперь чувствующих друг друга как самих себя, чувствующих свою удивительную целостность.

Эстетическое – это событие настоящего, чудесно пробивающееся в этом мире, собственно и составляющее чудо этого мира, которое можно увидеть, почувствовать здесь, на земле, в жизни – не в перспективном грядущем, а именно в настоящем. Эстетическое переживание – это не то чаяние грядущего – всегда неизъяснимо тайного, всегда нездешнего, непредсказуемого Другого – трансцендентного и ожидаемого истока бытия. Такое ожидание грядущего уже совсем иного, скорее, религиозно-мистического свойства; не станем путать это явление сознания с эстетическим событием. Хотя соединяться это чувство чудесно слагающегося настоящего и интуиция таинственного грядущего между собою могут, порождая особые феномены и в области эстетического, и в поле мистического предчувствия. О таких феноменах будет сказано в разделе, посвященном систематизации основных эстетических категорий.

Эстетическая любовь волнующе трепетна и даже порой тревожно ненадежна, как и все в этом мире, понятом как открытое событие; она эфемерна и относительна, как любое «сейчас». Отсюда – трепетная взволнованность эстетического, надежда, в которую хочется верить, а не вера, которая обнадеживает. Спасет ли красота мир? Кажется, нет. Она гармонизует бытие, но она может и растлевать его своими бесконтрольными внушениями. Искусство, как мы видим, отнюдь не имеет нравственных иммунитетов. К тому же искусство и эстетическое – это не только красота.

И все же красота, понимаемая в ключе эстетического совершенства, способна восполнять бытие своим почти магическим событием, она наполняет сознание радостью жизни, без которой и память-знание и предзнаменование-молитва не образуют целостного мироздания. Она отображает обновление мира, вечно новое настоящее, собственно и составляющее эстетически данный мир.

Впрочем, эстетическое в современном понимании – это отнюдь не только красота. Категории модернистской и постмодернистской – неклассической – эстетики выявляют в эстетическом чувстве и явно деструктивные качества (абсурд, ужас, жесткость, безобразное и т. п.). Это то, что никогда не свяжешь с феноменом любви. Они, скорее, связаны с поразительно впечатляющим чувством отвращения.

Но и отвращение ведь построено на некотором сочувствии иному, том нежелательном сочувствии, которое вызывает отталкивание, вызывает разрушительный надлом. Да, это сочувствие, это чувствующее перевоплощение, эта инверсия своего в другое и другого в свое совсем иного свойства, нежели эстетическая любовь. Но отвращение не ощутишь помимо экзистенциального погружения в инаковое, сколь бы оно при этом не отталкивало этой своей совершенной инаковостью, несопоставимой и неприемлемой чуждостью. Отвращение – это обратная сторона любви. Отвращение столь же поразительно, столь же внушающе, столь же магически сильно, как и любовь.

Представляется, что это не ошибка эстетики – включение поразительных негативных чувств в ее сферу. Ведь в современном понимании, как уже было сказано, эстетическое это прежде всего яркая экспрессия и только отчасти – позитивно складывающееся чудесное событие. Именно децентрированность эстетического смыслообразования открывает путь этой шокирующей амбивалентности: событие открывается как просвет, в самой середине которого может открыться рискованный и опасный провал человеческого духа – зияющая и сводящая с ума пустота абсурда, жуть совершенно иного.

И это странное качество выявляется не мистической верой и не разумом. Оно выявляется только экзистенциально-эстетически, ведь именно в эстетическом переживании энергия смысла рассеяна, растворена в ином. Именно децентрированность смысла как таковая, столь характерная для эстетического события, делает возможным абсурд, нонсенс как бы в самой середине осмысления.

Эстетический мир – это не только космос, но и хаос. И связанные с ним негативные чувства так же требуют существенного внимания, могут так же увлекать или изживаться в игровом ироничном переосмыслении, столь характерном для той ситуации в культуре, которую именуют постмодерном. Увы, трепетно волнующее событие обновляемого мироздания таково – оно и счастливая грань созидания, и одновременно рискованная грань распада, ведь в основе миротворения не только конструктивность созидания, но и пустота, среди которой, как на зыбком песке, создал Бог этот мир, чудесно складывающийся по воле Творца и чудовищно распадающийся сам по себе. Событие эфемерно – быстро проходяще. И это значит не только то, что его можно остановить как счастливое мгновение или воскресить как оживающее воспоминание, но и то, что оно может безвозвратно уйти в прошлое, исчезнуть или трансформироваться в пустой момент ироничной и бесплодной игры.

Еще раз хочется заметить: эстетическое, искусство и даже сама красота не имеют нравственных иммунитетов, как на это ни уповали мыслители Просвещения и романтизма. Эстетическое при всей своей связующей силе, при всем своем увлекающем могуществе по отношению к человеческому сознанию, при всей неоглядности возможных ассоциаций и фантазий не может мыслиться как самодостаточная сила в области порождения смысла. Оно может восполнить бытие и насытить сознание только в интегрированном взаимодействии с конструктивным разумом и с мистическим проникновением к истокам бытия.

А возможности для интеграции у него как раз больше, чем у других сфер сознания и культуры. Эстетическое может просветлить светом живого открытого события и онтологические истоки, и истины познания. Правда, часто оно оказывается ослепленным этим своим ярким светом вот-настоящего, так что само за обилием ассоциаций и эйфорической увлекательностью не различает ни онтологического грядущего, ни твердо познанного прошлого – оказывается невменяемым с точки зрения разума и слепым с позиций мистического видения.

Эстетическое отношение  – особая духовная связь субъекта с объектом, основанная на незаинтересованном интересе к последнему. Эта связь сопровождается чувством повышенного внимания, глубокого духовного эмоционального волнения – активно-созерцательного любования, не сводимого к рациональному познанию и техническому преобразованию, не сводимого к мере эффективности, а представляющего собою особый самоценно-чудесный эффект. Но эстетическое отношение также несводимо и к нравственному чувству, которое, будучи совестным и нормирующим отношением, может включать не только определяющее человеческие поступки отношение субъекта к самому себе, но и его отношение к другому человеку, обществу и даже природе.

Эстетическое отношение несводимо и к религиозному отношению – связи человеческого сознания с высшим сверхмирным бытием, с таинственным божественным началом как источником всякого бытия. Это совершенно особое отношение, в котором объект как бы растворяется в субъекте, становится живой причастностью ему, а субъект обретает внутренний характер эстетически постигаемого объекта – отношение приобретает черты не субъект-объектного уже, а субъект-субъектного – отношения равноценности и превращения (мысленного, переживающего перевоплощения) взаимно отражающих сторон события.

Эстетическое отношение относится, таким образом, и к самому сознанию, имеющему в эстетическом явлении характерную отражающе-отражаемую двойственность – двойственность вдохновенного перерождения и преображающей реальность игры. Оно относится и к самому бытию, которое действительно преображается в свете сознания, обретает в нем свою эстетическую свершенность. Примером этому может служить то, как красота природы вдруг обретает в эстетическом отношении к ней качество совершенства, которым помимо этой эстетической цельности, привнесенной осознанности в общем-то еще вполне и не обладает. Примером этому может быть и появление произведений искусства – этой активно эстетически преобразованной реальности.

Эстетическое отношение, таким образом, носит творческий характер. За тем переосмыслением реальности, которое происходит в эстетическом к ней отношении, обретается новый, не бывший ранее, мир – мир в особой смысловой целостности, пронизанный потенциалом новой связности, ощущением чудесной полноты и предчувствием невысказанной ранее истины бытия. В связи с этим мир эстетического отношения индивидуален; есть немало относительного в характере эстетического отношения, проявляющегося в переживании разных людей, в разных ситуациях, хотя есть и качественное единство самих эстетических явлений, отраженное в ряде основных категорий эстетики.

Основные сферы – источники эстетического отношения для классической эстетики: красота природы, образы искусства, физическое совершенство человека, духовный мир человека и парадоксы его судьбы, величие истории. Основные сферы – источники эстетического отношения для неклассической эстетики: организация жизненной среды, общественная жизнь, повседневность, медиапространство.

Предмет эстетического отношения связан с особым качеством эстетической ценности – особый класс ценностей, существующий наряду с ценностями утилитарными, моральными. Своеобразие эстетической ценности определяется эстетическим типом смыслообразования – этим открытым, чудесно складывающимся событием осознания, в котором как бы заново открывается мир и обретается всегда по-новому волнующее совершенство. Это своеобразие сказывается на специфическом характере эстетического отношения человека к действительности – непосредственном, чувственно-духовном, незаинтересованно бескорыстном.

Эстетическая ценность формируется культурой, в рамках которой происходит переосмысление натуральности. Природный мир не знает специфического качества этой ценности. Это ценность сверхнатуральная.

Но при этом эстетическое отношение столь глубоко коренится в духовной сущности человеческого, не идентичной ни его физиологической природе, ни его естественной социальной вовлеченности, хотя и включающей в себя эти базовые факторы в претворенном виде, что складывается эстетическая потребность – устойчивая заинтересованность человека в приобщении к эстетическим ценностям, потребность в феноменах эстетического восприятия и активных проявлениях эстетического творчества.

Человек не может чувствовать себя полноценно вне явлений эстетического ряда, вне эстетически значимой среды обитания, вне творческих мотивов и проявлений эстетического характера. Можно сказать, что это потребность его сознания, а не его природы; ведь именно сознание как рефлексивная структура субъектного самоопределения и определяет специфику человеческой деятельности и особенную сущность человеческого, возвышающегося над природным миром, хотя и до запутанного переплетения, связанного с ним.

Эстетическая потребность относится, таким образом, к разряду духовных потребностей. Хотя генезис ее и усматривают порой в ее связи с утилитарными (материальными в конечном счете) потребностями. Эстетическая потребность строится на бескорыстном отношении субъекта к эстетическому объекту, на эффекте более фундаментально-событийного порядка, на эффекте чудесного обновления бытия, который нельзя свести к обладанию потребными средствами к существованию.