Современные концепции естественного права интерсубъективного направления

Как уже отмечалось, продолжением традиций естественного права в новых культурно-исторических условиях XX века, осо­бенно во второй его половине, был такой принцип обоснования права, как интерсубъективность. Неклассические концепции права, исходящие из позиций интерсубъективности, пытаются преодолеть характерное для классической философско-право­ вой мысли противопоставление субъекта и объекта, сознания и бытия и, как следствие, противопоставление объективных усло­вий и идеи права в процессе законодательства, противопоставле­ние позиций объективизма и субъективизма.

Интерсубъективная парадигма создает такой концептуальный образ мира права, который выступает в единстве внутреннего и внешнего опыта пра­ва, сущности и существования, предстает целостным и многогранным способом человеческого бытия, как бы раскрывающим себя изнутри, через внутренний опыт и взаимодействие нашего бытия в мире как бытия с другими. Как справедливо отмечает В. Шаповалов, понятие интерсубъективности прежде всего на­гружено тем, что можно назвать «экзистенциальным напряжени­ем общественной жизни», напряжением, обусловленным самой природой человеческих взаимоотношений.

Среди современных концепций обоснования права, базирую­щихся на принципе интерсубъективности, выделяются онтологи­ческие и неонтологические доктрины. Первые представлены правовым экзистенциализмом, или экзистенциальной феномено­логией, а также правовой герменевтикой, другие — коммуника­ тивной философией..

Естественно-правовой спектр экзистенциально-феноменоло­гическо-герменевтических концепций в значительной мере отра­жает важные срезы правовой антропологии. По-другому и быть не может. Ибо, как подчеркивает известный философ права В. Нерсесянц, «личность, субъект права в абстрактной форме персонифицирует бытие (сущность) права в сфере его существо­вания…

Субъект (личность, лицо) только потому и является правовым субъектом (правовой личностью, правовым лицом), что олицетворяет правовое бытие, принцип права и выступает его активным носителем и реализатором». Не менее известный немецкий теоретик философии права А. Кауфман формулирует мысль еще более лаконично: «Идея права есть идея человека в качестве личности», выделяя тем самым человека как основопо­лагающий элемент мира права.

В философии права XX века впервые к раскрытию жизненного мира обратилась общефилософская феноменология. Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, М. Мерло- Понти и другие основоположники феноменологии, объясняя все виды реальности, с которыми имеет дело человек, из актов соз­нания, понимали, что их новая наука о сознании позволит осуществить переход от конструктивизма и иррационализма к возможности рефлексивного исследования бесконечно многооб­разных видов человеческого опыта. Методы феноменологии сыграли огромную роль в развитии аналитической философии, правового экзистенциализма и правовой герменевтики.

В связи с этим закономерно возникает задача раскрытия сущ­ности феноменологических концепций права. Все они преимуще­ственно базируются на трех главных подходах к праву:

  • подходе, в основе которого лежит концепция «природы вещей» (Г. Ко- инг, Г. Радбрух, В. Майхофер и др.);
  • подходе, обоснованном немецкой философией ценностей (М. Шелер, Н. Гартман);
  • подходе, представленном эйдосами (правовыми эйдосами) и разработанном Э. Гуссерлем и П. Амселеком.

Следует отметить, что натуралистическое обоснование права было характерно лишь для самых первых концепций естествен­ного права, в которых космос рассматривался как источник норм для человеческих отношений, как идеальное мироустройство. Впоследствии, по мере выделения человека из природы как под­линного субъекта, термин «природа» стал идентичным призна­нию естественного права в качестве стремления к абсолютному идеалу. И уже после И. Канта философы права большей частью рассматривали природу вещей не как бытие или содержательное внедрение естественного права, а как сугубо понятийно-абстрактную юридическую форму.

Так, Г. Коинг, исходя из концепции существования идеаль­ных абсолютных ценностей социальной этики, усматривал в них масштаб упорядочения прав, вытекающих из человеческой природы или природы вещей. Естественное право рассматривалось здесь на двух уровнях: как абсолютное, постигаемое вследствие априорного ценностного познания, и как воплощенное в непо­знанной до конца идее права, а также как принципы справедли­вости, обусловленные определенной ситуацией и полученные на базе «эмпирических данных».

Основой же закона мыслилось «культурное право» как синтез естественного права первого и второго уровней, то есть объединения априорно абсолютных (ценностных) и эмпирически относительных принципов. Г. Радбрух понимал природу вещей как юридически мысли­мую форму. Содержание этой формы определяют не сами «ве­щи» как «материал», формулирующий право, а их «природа», или сущность, субъективно фиксированная законодателем или судьей. Аналогично тому, как содержание формального естест­венного права наполняется «культурными ценностями», субъект нагружает содержанием мыслимую форму природы вещей как идеальные типы институтов и правоотношений.

Г. Радбрух природу вещей понимает прежде всего как движу­щую силу трансформации юридических институтов в ответ на динамику социальной действительности. Логическая конструк­ция понятия «природа вещей» является способом извлечения норм и гражданских институтов из сущности жизненных отношений. Она трансформирует реальность феноменов в мир правовых институтов, владеющих имманентной ценностью (институты собственности, соглашения, обязательства).

И, наконец, несколько слов о концепции природы вещей, из­ложенной В. Майхофером. Прежде всего он понимает природу вещей как источник и критерий справедливости. Здесь абстракт­ные императивные права согласуются с нормами поведения, при­рода вещей является первым условием выведения должного из бытия, предпосылкой и масштабом материальной справедливо­сти, конкретным естественным правом.

Концепцию, разработанную с учетом использования в право­ отношениях иерархической системы ценностей М. Шелера и Н. Гартмана, предложил X. Хубман. Опираясь на идею филосо­фии ценностей, согласно которой ценности существуют как независимые сущности в автономной и идеальной сфере, Хубман по­лагает, что объективные, абсолютно значимые правовые ценно­сти, которые в конкретной ситуации «извлекаются из бытия-в- себе» правовым ощущением и которые владеют качеством долж­ного, приобретают образ естественного права для конкретных правоотношений.

Реально объективированные правовые ценно­сти, «извлеченные» из бытия-в-себе, не могут быть нормативны­ми моделями правоотношений, их соотношение действительно лишь в индивидуально определившейся ситуации. Хотя проявле­ние объективных правовых ценностей определяется историче­ской культурой, все же в одних и тех же культурно-историче­ских условиях естественное право — это предикат единичной си­туации с ее неповторимым соотношением ценностей.

В основе феноменологического подхода к праву лежит также концепция эйдоса права, впервые предложенная Э. Гуссерлем. У него правовой эйдос выражает априорные структуры, которые познающий субъект открывает в своем сознании путем выявле­ния сущности правовых норм, институтов и т. д. Речь идет о том общем, что выделяется в качестве обоснования различных право­вых систем и не зависит от специфики и исторического контекста конкретных явлений.

Теорию правовых эйдосов разрабатывает также французский мыслитель П. Амселек. Он напоминает, что для того, чтобы по­дойти к праву как таковому и увидеть его в объективной чистоте, необходимо осуществить методологическую редукцию как в фи­лософском, так и в эйдетическом плане.

Амселек полагает, что существует три серии нередуцируемых элементов в типовой структуре объективного права:

  • родовые эйдетические элементы, благодаря которым право выступает как система норм и, как следствие, принадлежит к эйдетическому ро­ду нормативного,
  • особенные эйдетические элементы, благода­ря которым нормы, создающие право, являются этическими нормами и владеют функциями приказа
  • конкретные эйде­тические элементы, благодаря которым эти приказы становятся частью функции социального управления человеческим поведе­нием. Указанные три элемента и образуют эйдос права.

Одним из характерных примеров феноменологического под­хода к праву является концепция С. Гойар-Фабр, изложенная ею в работе «Очерк феноменологической критики права». Этот подход базируется на представлении о праве не просто как о социальном явлении и не просто как об ансамбле идей.

Для С. Гойар-Фабр право — это то, что окружает нас, это модальность человеческой жизни. Поэтому, провозглашая по­стижение права не извне, а из середины, Гойар-Фабр стремится исследовать глубинный источник права. Для достижения этой цели применяется философская редукция, то есть через отстра­нение от всех предыдущих теорий права, когда идет подготовка почвы для чистого описания мира права. Следующий шаг — проведение критической редукции для поиска принципов и ос­нов права.

В этом случае осуществляется рефлексивное описание мира права и его внутреннего источника в сознании. В XX столетии заметно усилился интерес к использованию экзистенциализма в философии права, особенно в концепциях естественного права. Философы-экзистенциалисты (С. Кьерке­ гор, М. Хайдеггер, А. Камю, Ж.-П. Сартр, Г. Марсель, X. Орте- га-и-Гассет, Н. Бердяев, Л. Шестов и др.) полагают, что в мире существуют только отдельные, конкретные личности с независи­мым от внешнего мира автономным сознанием, конфликтующим с безликой обыденностью жизни.

Сознание человека свободно, его воля предопределяет жизненный путь. Наш выбор и опреде­ляет нашу суть, суть бытия отдельной личности. Смысл жиз­ни — только в сфере свободы. Признание единственно подлин­ной действительности бытия человеческой личности является характерным для всех экзистенциалистских доктрин. Сущест­венные черты данной теории впитали в себя многие подходы к праву. Рассмотрим основные концепции экзистенциального на­ правления в естественно-правовом мышлении.

Специфика экзистенциальных естественно-правовых воззре­ний состоит, во-первых, в отрицании классических представле­ний о естественном праве. Экзистенциальные поиски «истинного права» связаны с пониманием права как правоотношений. Про­возглашается конкретность, антинормативность, беспрерывное развитие «настоящего» права как индивидуальных правовых ре­шений, перманентно возникающих в социальной жизни.

При этом игнорируется принципиальное различие между «истинным решением законодателя и обыкновенного гражданина», ибо цен­ность решения первого не в том, что устанавливаются «мертвые» абстрактные нормы, а в том, что оно принято под воздействием структур общего бытия сознания, благодаря чему нормы потом «оживают» в судебно-административных решениях.

Во-вторых, экзистенциальное естественное право отличается и от неокантианского «естественного права с изменяющимся со­держанием». Последнее мыслит естественное право как идею, формальный принцип, а не как конкретные содержательные оп­ределения справедливости. Наоборот, экзистенциалисты провоз­глашают все общие принципы фикцией и связывают понятие действительного права с конкретными содержательными опреде­лениями. Поэтому характерным для экзистенциализма является поиск правового решения в конкретной ситуации, в конкретном деле — это не толкование нормы, не извлечение из нее идеала, а прежде всего поиск решения в содержании самого дела, в жиз­ненной ситуации.

Исследователи экзистенциалистских естественно-правовых взглядов отмечают определенную противоречивость между пси­хологизмом философского экзистенциализма и естественно-правовым типом правопонимания. Утверждение М. Хайдеггера о первичности эмоционально-практически-деятельного отношения человека к миру более соответствует к бихевиоризму в праве. Преодолеть этот психологизм стремились представители экзи­стенциальной философии права, однако ценой отхода от ортодоксального экзистенциализма в сторону неокантианства и нео­ гегельянства. Например, М. Мюллер эклектически объединил представления К. Ясперса об экзистенциальной свободе с гегель­янским толкованием права как прогресса свободы. В соответст­вии с «философией существования»

К. Ясперса М. Мюллер отождествлял «существование» (экзистенцию, внутренний и непознанный уровень бытия человека и духа) и свободу: экзистенция — это свободная самореализация человека, который осозна­ет свою сущность — свободу. Отстаивание своей экзистенции — гарантия человека на право, реализуемое в социальном общении. Правила взаимоотношений, права и обязанность с самого начала пребывают в экзистенции. Иными словами, действительное об­щение у Мюллера вытекает из экзистенции, предусматривающей начальное бытие-в-мире. Реализация бытия-в-мире в свободных решениях и является выражением естественного права.

Мюллер выделяет три основных момента в понимании естест­венного права: во-первых, придание позитивному праву (норме, закону) свободного решения, благодаря чему «мертвая» норма «оживает» в случае совпадения с содержанием решения; во-вто­рых, обусловленность «истинности» решения «существованием» (первично-правовыми структурами бытия-в-сознании); в-треть- их, подход к историческому бытию права как к одноразовому ре­шению в неповторимой индивидуальной ситуации.

По поводу истинности принятого решения размышляет и Э. Фехнер. По его убеждению, принятие истинного решения свя­зано с «извлечением бытия из его скрытности». При этом каж­дый раз происходит становление нового содержания естествен­ного права; существует ли в «сокрытости бытия» уже готовое ес­тественное право — этот вопрос должен оставаться нерешенным. Истинность же принятого решения обнаруживается во время следующего его осуществления в сфере «эмпирического» бытия. Отсюда — риск принятия неправильного решения. Тем не менее, только таким путем можно «натолкнуться» на «естественное пра­во со становящимся содержанием». По своему происхождению оно субъективно, но объективно по своим целям.

Эволюция экзистенциального толкования естественного пра­ва рассматривается в философии права уже упоминавшегося В. Майхофера. В его трудах заметна тенденция к поиску общезначимых масштабов права. Вначале он пытался связать ирра­циональный субъективизм индивидуального бытия со сферой бытия социального, внедрив новую категорию «бытие-в-качестве». Последнее мыслилось Майхоферу в качестве основы истин­ного решения, ибо оно обладает элементами экзистенциального «самобытия» в эмпирическом «coбытии» социального мира.

«Бытие-в-качестве» выступает опосредующим звеном между эк­зистенцией и сферой реализации права. При этом типовая роль человека в социальной жизни определяется не внешними усло­виями, а внутренними предпочтениями субъекта. Здесь Майхофер делает решительный шаг от ортодоксального экзистенциализ­ма к неокантианству, а именно: правовое решение как истинное в конце концов определяется бытием-в-сознании, хотя непосредст­венно оно извлекается субъектом из своего бытия-в-качестве, субъектом, который осознает свою типовую роль в конкретной ситуации вследствие своей разумности.

Разумность субъективного решения — это уже не проекция дорефлективных структур бытия-в-праве. Критерием правильности действий человека в бытии-в-качестве В. Майхофер называет «конкретное естествен­ное право», или природу вещей, то есть выведение из разума максимы поведения в конкретной ситуации, — не что иное, как конкретные требования на основе категорического императива.

Тем не менее такого рода субъективистское обоснование есте­ственного права не вполне удовлетворяло В. Майхофера. В ра­боте «Естественное право как право экзистенции» (1963) он уже противопоставляет разумность экзистенциалистски порожденно­ го решения и реализацию этого решения в эмпирическом бытии: структура мира антагонистична, благо одного закономерно обо­рачивается злом для другого. Поэтому проблема естественного права — это не столько вопрос рациональности происхождения истинного права, сколько вопрос создания в мире разумного по­рядка межличностных отношений.

Дальнейшие исследования в области онтологических естест­венно-правовых концепций интерсубъективного подхода связа­ны с усилиями внедрения философской герменевтики. Объясня­ется это разочарованием в утвердившихся ранее ценностях и, как полагают многие представители философской герменевтики, воз­можностью смягчить трудности поиска истинного смысла чело­веческого бытия и путей разрешения противоречий современного мира поиском интерпретаций с активным использованием конвенционалистской семантики.

Основная цель герменевтического метода — понять автора и его текст. Текст и речь превратились в альфу и омегу герменевтики. Один из основателей герменевтиче­ского метода В. Дильтей утверждает: то, что человек обнаружи­вает в другом, он находит в самом себе как переживание; то, что он сам переживает, — может найти в другом посредством пони­мания.

Таким образом, герменевтическое направление рассматрива­ет право как текст, неразрывно связанный с духовным миром субъекта, его сознанием. Современная юридическая герменевтика — это применение в сфере права идей В. Дильтея и Ф. Шлей- ермахера, но прежде всего экзистенциально-феноменологиче­ской герменевтики М. Хайдеггера, Г.-Г. Гадамера, П. Рикера, Ю. Хабермаса и др. Принципиальное отличие их метода от позтивистского подхода к толкованию текста состоит в том, что по­зитивист стремится установить, что хотел сказать в тексте зако­нодатель, тогда как герменевтика устанавливает смысл текста не­зависимо от его автора, законодателя. Не человек говорит на языке, а язык (по М. Хайдеггеру, само бытие) — через человека. Язык имеет самостоятельное бытие относительно индивида.

Как отмечает В. Четвернин, в практике толкования текста известны такие способы, как грамматический и логический (в по­следнем применяется понятие «смысл, или дух закона»). Здесь реализуется герменевтический тезис о том, что право — это само по себе высказывающееся бытие. Теоретик философии права А. Кауфман утверждает, что герменевтический метод дает пони­мание «действительного» права, ибо основой его герменевтиче­ского поиска является нечто «онтологическое» (свобода как есте­ственное состояние человека).

Право невозможно извлечь непо­средственно из абстрактной юридической нормы, и им судья не может «распоряжаться по собственному усмотрению». Оно — это «вещь — право». Оно — как сам человек в качестве «персо­ны» (правовая собственность). Человек существует как «персо­нальные» отношения, а право — это то, что обусловливает сущ­ность и содержание юридического дискурса (нахождение права путем высказывания). Таким образом, субъективно-объективные отношения превращаются в отношения между субъектами, то есть перемещаются в интерсубъективную сферу, образуя «обще­ственное пространство дискуссии».

Французский философ. Рикёр в манере вопрошания, свой­ственной герменевтике, стремится уяснить смысл высказывания «Что значит быть субъектом права?», конкретизируемого постановкой вопросов: «Что значит иметь права?» и «Что значит быть подсудным?», суммируемых в идентификационном вопросе: «Кто является субъектом права?».

Определяя четыре разновидности субъекта (субъект языка, субъект действия, субъект высказывания, субъект ответственно­сти), П. Рикёр показывает, что правовая проблема возникает вследствие вмешательства другого лица в связи с ущербом, при­несенным другому.

Тем самым раскрывается интерсубъективная природа первичной «клеточки» права как связи двух равноправ­ных субъектов. Однако субъект права — это не другой близкий, ближний, с которым связана только моральная проблема, а дру­гой, отношения с которым опосредованы определенным институ­том. Таким институтом уже является естественный язык, поэто­му принадлежность к определенному лингвистическому про­странству, право говорить на своем языке является проявлением правовой проблемы.

Среди опосредующих институтов Рикёрвы­ выделяет далее:

  • на уровне субъекта действия, которое всегда является взаимодействием, — коммуникацию как один из способов при­знания взаимодействующих субъектов;
  • на уровне субъекта высказывания — историю как такой порядок признания, который объединяет воедино индивидуаль­ные истории;
  • наконец, на уровне субъекта ответственности мы внедря­емся в сферу собственно юридического.

Однако субъект права не может быть понят без использования понятия «юридическое пространство». Оно выступает в качестве онтологической характеристики правовой реальности, того, что П. Рикёр называет «общественным пространством дискуссии». В нем расположена сфера ответственности как способа осознавать свои поступки и быть в ответе за них. Здесь же находится и субъ­ект языка («доказательство наших утверждений»), и субъект высказывания («сущность нашей речевой идентичности»).

П. Рикёр высказывается и о функции права. Она состоит в том, чтобы предоставить индивиду возможность реализовать свои способности. Отдельно французский философ права рассматривает институт судопроизводства. Согласно Рикёру, суд является регулирующей формой конфликта, а правосудие отра­жает собственно правовое состояние. Смысл же суда состоит в замене насилия языковым дискурсом. В этом и получает свое раскрытие сущность заглавия труда П. Рикёра: «Торжество язы­ка над насилием».

Принимая во внимание то обстоятельство, что западным юристам предоставлены большие полномочия в деле толкования юридических норм, сформулированных законодате­лем, мысли П. Рикёра, как и вся философская герменевтика, приобретают все большее значение во всей системе права.

С точки зрения интерсубъективного подхода к праву одной из важнейших его версий является коммуникативная теория обоснования справедливости, представителями которой высту­пают К.-О. Апель, Ю. Хабермас. Свою концепцию справед­ливости в рамках коммуникативной философии они объясняют с позиции этики дискурса. Этому вопросу посвящены работа К.-О. Апеля «Дискурсивная этика: политика и право» и иссле­дования Ю. Хабермаса «Моральное сознание и коммуникатив­ное действие», «Демократия. Разум. Нравственность».

По Апелю и Хабермасу, справедливыми являются разумные решения, принятые с позиций этики дискурса. Аргументативный дискурс как высшая инстанция общественной жизни является ус­ловием принятия всех разумных решений. Данный дискурс ока­зывается возможным, если соблюдаются его основные процедур­ные нормативные права и общая ответственность всех возможных партнеров по дискурсу, которая является трансцендентно-прагма­тическим коррелятом идеи прав человека (естественное право).

В соответствии с позицией коммуникативной философии нормы права рефлексивно обосновываются практически в реаль­ной коммуникации, имеющей процедурный характер. Однако этот дискурс должен соотноситься с идеальной коммуникацией (аналог «естественного права»), которая как регулятивная идея обозначает направленность рационального обоснования норм и служит критерием для установления «истинного консенсуса».

Разрабатывая консенсусно-коммуникативную концепцию обос­нования норм и ценностей, К.-О. Апель и Ю. Хабермас выступа­ ют против вульгарно-онтологического выведения их из «жизни», «бытия», понимая, однако, что рефлективно-свидетельствующие трансцендентально-нормативные условия аргументации принад­лежат подструктуре человеческого бытия в мире.

Ю. Хабермас, поддерживая критику со стороны франкфурт­ской философской школы в адрес современного общества и роли средств информации в нем, создает новое проблемное поле исследований — сферу междуиндивидуальных коммуникативных отношений. В границах этого поля он вычленяет ряд наиболее ак­туальных проблем современности, прежде всего проблему демо­кратии, прав и свобод человека.

Ю. Хабермас создал собственную коммуникативную модель общества, ее позитивность состоит в том, что она дает новое понимание демократии как демократического дискурса. Такое понимание демократии предоставляет возмож­ность осуществить аналитическое разделение политической вла­сти на административную и власть, возникшую в процессе ком­муникации и воплотившую в себе идею народного суверенитета.

Таким образом, философия права Ю. Хабермаса, наиболее полно изложенная им в труде «Фактичность и значимость», неразрывно связана с его философской системой — теорией коммуникативного действия. По Хабермасу, человеческое сообщество характеризуется лингвис­тической коммуникацией на основе согласованного восприятия грамматической структуры определенного языка. Там, где нали­чествует коммуникативная компетенция, там устанавливается «идеальная языковая ситуация».

Она мыслится Ю. Хабермасом в качестве основания его этики дискурса (языкового общения), где моральные принципы определяются путем многосторонних дискуссий и постепенного достижения консенсуса. Тезис об иде­альной языковой ситуации выступает в качестве структурной мо­дели демократической процедуры. Принципом такой процедуры есть свобода от угнетения, то есть от нелегитимной власти. В этой формуле отражается способ воссоздания обществом само­го себя с целью реализации эмансипированных потенций комму­никативного действия.

По Хабермасу право представляется условием возможности социальной интеграции на основе коммуникативного взаимодей­ствия, то есть возможности коммуникации как общественной интеграции, владеющей обязывающей силой, а также как возмож­ности власти разума, воплощенного в структуре общения людей, обмена мыслями.

Современный правовой порядок, обремененный напряжени­ем между позитивностью и легитимностью права, по Хабермасу, должен выполнять две задачи: во-первых, обеспечить фактиче­ ское взаимное признание гражданами прав (одних другими), во- вторых, обеспечить возможность легитимации правовых норм, где закон осуществляется «через уважение к закону». Критерием легитимности правовых норм является их соответствие коммуникативной рациональности, иными словами, то состояние, когда они заслуживают свободного признания со стороны каждого чле­на правового сообщества.

Только процедура демократического законодательства, как полагает Ю. Хабермас, делает возможным реализацию этой идеи. Поэтому в правовом обществе процесс за­конодательства занимает центральную нишу в механизме соци­альной интеграции. В основе справедливого законотворчества, создающего закон, направленный на установление справедливо­го общества, лежит этический дискурс сообщества. К этому дис­курсу Ю. Хабермас предъявляет следующие условия: полное духовное раскрепощение граждан, участие каждого взрослого человека в обсуждении сущности справедливости. В ходе дис­куссий предусматривается установление консенсуса, который бы воссоздавал необходимость кооперации. При этом социальное условие солидарности мыслится здесь не как материальный кри­терий реализации справедливости, а как процедурное условие.

Следовательно, коммуникативные основания правовой ре­альности, разработанные преимущественно Ю. Хабермасом, рас­ширяют наше видение путей и условий достижения правового об­щества, среди которых можно выделить обеспечение реализации принципа автономии личности, прав и свобод гражданина, во­площение в жизнь правовых смыслов, прежде всего идеи демо­кратии, ответственности и справедливости, непрерывно обновляющихся и наполняющихся новым содержанием в пространстве общественного дискурса.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)