Социологическое понимание человека
Вопрос о природе человека непосредственно связан с возможностью автономной аксиологии и с конкретным решением ее проблем.
При некоторых трактовках природы, или сущности, человека в аксиологии нет никакой нужды, и можно ограничиться чисто идеологическими рассуждениями о той глобальной цели, которая стоит перед обществом и которой подчинены все остальные его ценности.
Аксиология становится необходимой лишь тогда, когда исчезает единая для всего общества цель и человек не истолковывается как простое средство ее реализации. В этом случае исчезает единая шкала ценностей, подчиненная глобальной цели, и, соответственно, возникает поле для формирования разных вариантов философии ценностей.
Среди разнообразных современных подходов к анализу природы человека можно выделить два полярных подхода: социологическое истолкование человека и антропологическое его истолкование. Между этими двумя противоположными пониманиями помещаются разнообразные промежуточные истолкования человека.
Социологическое понимание человека характерно для коллективистического, закрытого общества, антропологическое понимание — для индивидуалистического, открытого общества.
Суть социологического подхода хорошо передает формула Маркса: человек есть только отражение общественных отношений, взятый сам по себе, он не имеет никакой сущности. «Сущность человека, — пишет Маркс в «Тезисах о Фейербахе», — не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений».
При таком понимании человек предстает как носитель определенных общественных функций и ролей и основной проблемой оказывается его приспособление к господствующим институтам, его социализация и адаптация к общественной среде, интеграция в существующую и притом единственнную систему ценностей.
Общество оказывается неким не подверженным изменениям «инвариантом», а человек — пластичной переменной, призванной меняться и приспосабливаться. Ключевая задача социализации человека оказывается простой и прозрачной: общество должно воспитывать и перевоспитывать человека, а новое общество — формировать нового человека в угодном себе духе. Как раз об этом говорит знаменитый ленинский афоризм: «Нельзя жить в обществе и быть свободным от него».
Социологическое истолкование человека как сколка общества на определенном этапе его развития растворяет индивида в обществе и подчиняет его обязательной коллективной судьбе.
Это истолкование обычно противопоставляет старому понятию природы человека социологическое понятие его сущности. Предполагается, что природа человека, понимаемая исключительно в естественнонаучном смысле, сформировалась еще в период становления современного человека и с тех пор перестала быть действующим фактором человеческой истории.
Антропологическое истолкование, напротив, говорит о природе человека, зависящей от истории и изменяющейся в ее ходе, но не растворимой полностью в ней. Формирование этой природы никогда не может быть завершено, человек не только живет в обществе и зависит от системы социальных связей, но и во многом выбирает свое место в этой системе. Его индивидуальная жизнь, в существенной мере определяемая его собственным выбором и его решениями, открыта будущему и не предопределена коллективной судьбой.
Антропологическое понимание отстаивается персонализмом, экзистенциализмом, феноменологией, философской антропологией. Они подчеркивают свободу личности, ее неопределенность, а также многообразие людей, важность для каждого из них существования полноправного и полноценного другого. Социальное разнообразие, неоднородность, несовпадение интересов людей рассматриваются не как изъян современного общества, а как его несомненное преимущество.
Человек формируется обстоятельствами, но вместе с тем всегда остается свободным, поскольку он сам определяет многие особенности своей жизни. Только будучи свободным, человек является вменяемым и ответственным.
В связи с противопоставлением социологического и антропологического истолкований человека важны три момента.
Во-первых, социологически понимаемый человек, не имеющий никакого твердого ядра и являющийся лишь зеркальным отражением социальных отношений, не способен иметь естественных, или природных, неотчуждаемых прав, вроде права на личную неприкосновенность, на свободу мысли и совести, на достаточный жизненный уровень и т. д. Никаких прав, принадлежащих человеку от рождения, уже в силу того, что он человек, у него не может быть: только общество наделяет человека правами, и в той мере, в какой находит это нужным.
Во-вторых, социологически истолкованный человек не способен в соответствующих социальных условиях четко отделить свои истинные, или естественные, потребности от ложных, или искусственных, и навсегда расстаться со вторыми.
В-третьих, коллективистическое общество и его теоретики отдают явный приоритет социологическому человеку над антропологическим; индивидуалистическое же общество несомненно тяготеет к антропологическому истолкованию человека.
Это проявляется, в частности, в том, что коллективизм неохотно останавливается на теме прав человека и настаивает на том, что в новом, совершенном обществе должен жить не нынешний человек, отягощенный многими ненужными и даже вредными привычками и потребностями, удовлетворение которых способно разрушить это общество, а совершенно новый человек, своего рода «сверхчеловек».
Выбор между социологическим и антропологическим истолкованием человека — это, в конечном счете, выбор между коллективистическим и индивидуалистическим устройством общества.
Об отношении коллективистического — и прежде всего коммунистического — общества к правам и свободам человека речь уже шла. Сейчас остановимся более подробно на проблеме подлинных (истинных, естественных) и мнимых (ложных, искусственных) потребностей социологически понимаемого человека.
Коллективистическое общество всегда проводит различие между естественными и искусственными потребностями людей. Предполагается, что первые должны удовлетворяться, в то время как наличие вторых говорит об отступлении человека от своего высокого предназначения, от стоящих перед ним грандиозных задач по преобразованию мира и т. п.
В частности, Маркс, разграничивавший истинные и ложные . потребности, исходил из социологического понятия «человеческой сущности». Важнейшей целью коммунизма, по Марксу, является осознание истинных человеческих потребностей и их удовлетворение. Это станет возможным только тогда, когда производство будет служить человеку, а капитал перестанет спекулировать на иллюзорных его потребностях.
Сам лозунг коммунизма «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям» имеет в виду не любые, а исключительно истинные или оправданные потребности человека. Деньги, богатство, роскошь и т. д. — это ложные потребности, навязанные человеку эксплуататорским обществом и извращающие все подлинные человеческие ценности.
Деньги, по Марксу, превращают верность в измену, любовь в ненависть, ненависть в любовь, добродетель в порок, порок в добродетель, раба в господина, господина в раба, глупость в ум, ум в глупость. Деньги осуществляют «братание невозможностей». В отчужденном капиталистическом обществе, считает Маркс, потребности человека извращаются до состояния подлинных слабостей.
В реальном коммунистическом обществе граница между высшими и низшими (естественными и искусственными) потребностями была достаточно отчетливой. Всячески одобрялось чтение, но оно не должно было уводить от коммунистических идеалов и ценностей. В музыке, особенно легкой, существовали жесткие ограничения. Тщательно отбирались сюжеты опер, проводилась ревизия даже классического наследия.
Разделение потребностей человека коммунистического общества на естественные и искусственные служило хорошим идейным обоснованием коммунистического аскетизма.
Эту же направленность имело и различение низшей ступени коммунизма (социализма) и высшей его ступени (полного коммунизма). На низшей ступени действует принцип «От каждого — по способностям, каждому — по труду», на высшей — принцип «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям».
Опираясь на противопоставление естественных и искусственных потребностей, имеющее довольно произвольный и неясный характер, А.А. Зиновьев, например, утверждает, что уже при социализме, несмотря на низкий жизненный уровень основной массы населения и колоссальные различия в жизненном уровне различных слоев населения, принцип «полного коммунизма» реализуется в полной мере. Речь нужно вести только о социально оправданных потребностях граждан, и тогда этот принцип окажется даже легче реализовать, чем принцип социализма.
Таким образом, два разграничения — естественных и искусственных потребностей человека, с одной стороны, и социализма и полного коммунизма, с другой, — хорошо поддерживали друг друга и одновременно позволяли представить аскетическое отношение к жизни не как что-то навязанное извне, а как естественную необходимость самой новой жизни.
Оба знаменитых принципа — социализма и полного коммунизма — одинаково неясны и допускают возможность самых разных толкований. Соответственно, это дает право достаточно произвольно устанавливать как этапы социализма («победа социализма», «полная победа социализма», «развитой социализм» и т. д.), так и рубеж между социализмом и коммунизмом. Можно даже вообще сказать, что различия между социализмом и коммунизмом нет.
Что же касается антропологически истолкованного человека, о нем нельзя сказать, что его потребности могут быть разграничены на естественные и искусственные. Они делятся на минимальные и превышающие жизненный минимум, на полезные с точки зрения здоровья, нейтральные и вредные, на те, которые есть у большинства, и характерные для немногих, и т. д.
Но эти потребности не подразделяются на естественные и искусственные, поскольку антропологический человек не имеет однозначно очерченного, данного раз и навсегда круга потребностей. С изменением индивида и общества меняется и характер самих потребностей.
В коммунистической России безраздельно господствовало социологическое понимание человека. С крушением коммунизма на первый план постепенно выходит антропологическое его понимание.
