Рынки как свободные от морали зоны
Повсеместное (хотя по большей части неосознанное) принятие предпосылки о сепарабельности означает, что предположения об экономическом поведении не должны соотноситься с фактами и наблюдениями о человеческой психологии.
Отчасти по этой причине конкурентные рынки, хорошо определенные права собственности и эффективные и (с X X века) демократически подотчетные государства стали считаться важнейшими элементами управления. Хорошие институты заменили хороших граждан в качестве главного условия хорошего управления. В экономике цены стали выполнять работу морали.
Отсюда всего один шаг до вывода о том, что, хотя этические соображения и забота о других должны определять действия внутри семьи или по отношению к другим гражданам, совсем необязательно, чтобы те же соображения действовали, когда они совершают покупки или зарабатывают себе на жизнь. Алиса Льюиса Кэрролла приняла выводы экономистов близко к сердцу.
Как стремление заниматься своими делами заняло место любви? Это классический конституционный вопрос, которым задавались Бентам, Юм, Смит и прочие, и этот вопрос все еще остается Священным Граалем основанного на стимулах политического дизайна. Идея состоит в том, чтобы найти законы и другие политические меры, которые простимулируют преследование индивидами своих собственных интересов, вместе с тем заставив их учитывать влияние, которые их действия оказывают на остальных.
Сознательно учитывать влияние своих действий на других означает обладать альтруистическими предпочтениями. Вариации золотого правила и прочих этических предписаний являются одним
Другой подход — «не соваться в чужие дела», как в примере Бьюкенена с торговцем фруктами, — опирается на цены, которые работают вместо морали. Этот подход, в принципе, может работать, если выполняются два условия.
Во-первых, все, что важно для людей в процессе принятия ими решения, должно иметь цену. Поэтому требование «все имеет свою цену» применимо не только к товарам (одинаковые товары должны продаваться по одинаковой цене), но и к остальным элементам трансакции, например, к шуму и газовым выхлопам, которые вынуждены терпеть живущие рядом с заводом люди.
Во-вторых, налоги, субсидии и прочие политические меры должны влиять на цены таким образом, чтобы цена, которую покупатель платит за то, чтобы получить товар, включала в себя все издержки, которые понесет кто бы то ни было в результате производства и использования этого товара, а продавец, аналогичным образом, получал бы все выгоды (которые получит покупатель или кто-то третий) от продажи товара. Цены должны измерять все общественные выгоды и издержки от производства и продажи товара, а не только частные издержки покупателя и продавца. Назовем это второе условие «правильные цены».
При выполнении этих двух условий, «каждый занимается своим делом» означает, что, руководствуясь ценами, эгоистичные люди обретут (хотя и неосознанно) Священный Грааль: они учтут в своих решениях все влияние своих действий на других. Именно это имел в виду Мандевиль, когда огорошил своих читателей заявлением, что «ловкое управление хитрым политиком» позволит превратить «частные пороки» в «общественные выгоды».
Смит пошел еще дальше. Удивительная идея, лежащая в основе описанной им невидимой руки, заключается в том, что при наличии правильных институтов, «ловкий политик» становится излишним: определенные в ходе рыночной конкуренции цены сами сделают всю работу, без всяких субсидий, налогов или иных государственных мер.
Смит подчеркнул, что конкуренция между покупателями и между продавцами имеет решающее значение для этого, и предостерег, что монополии и картели могут помешать невидимой руке:
Смит также прекрасно осознавал, что многие области политики, например, в предоставлении общественного образования, были недосягаемы для невидимой руки.
Экономисты со времен Смита подчеркивали, что институциональные условия, необходимые для работы невидимой руки, не ограничивались одной лишь конкуренцией. Чтобы для каждого товара установилась правильная цена, все экономические взаимодействия должны управляться тем, что экономисты называют полными контрактами.
Это означает, что каждый аспект обмена —всё, что ценится кем-либо из участвующих в обмене партнеров или какой-либо третьей стороной,—должно иметь цену, которая включается в контракт об обмене. Полные контракты передают требования и обязательства таким образом, что каждый автор «получает» все выгоды и издержки, возникающие вследствие его действий, в том числе те, что накладываются на других.
Если бы контракты были полными, равновесный результат конкуренции между эгоистичными индивидами гарантировал бы выполнение обоих условий («все имеет цену» и «цены правильные»).
Описанные выше рассуждения впервые были изложены Кеннетом Эрроу и Жераром Дебре в том, что я буду называть «теоремой о невидимой руке», за которую они получили нобелевские премии. Аксиомы этой первой фундаментальной теоремы экономики благосостояния в том виде, в каком она известна экономистам (в особенности предпосылка о полноте контрактов), прояснили природу идеализации, при которой для исправления провалов рынка —ситуаций, когда нескоординированные обмены или иная экономическая деятельность приводит к Парето-неэффективным исходам, — не требовалось государственное вмешательство.
Менее известным, но более важным для нас является тот факт, что в этом мире, как намекали Хайек и Бьюкенен, хорошее управление, похоже, не требовало добродетели. Первая фундаментальная теорема верна независимо от предпочтений людей, даже если такие предпочтения оказываются глубоко аморальными или эгоистичными.
Но осуждать пекущегося о собственной выгоде покупателя? Или эгоистичного банкира? Пока все имеет правильную цену, преследование собственного интереса на рынке ограничено этими правильными ценами и должно учитывать эффект предпринятых действий на остальных. Поэтому Бьюкенен не испытывал чувства стыда, признаваясь в своем безразличии к благосостоянию торговца фруктами.
Добровольная природа трансакций и эффективность их исходов (при выполнении предпосылок теоремы) делает конкурентный обмен особой областью, в которой приостанавливается действие нормативных стандартов, обычно применяемых к отношениям между гражданами и членами семьи.
Так алчность, в обертке собственного интереса, была укрощена и из порока превратилась в еще один мотив, вроде предпочтения в выборе мороженого.
