Проблема юрисдикции

Ключевым концептом, который, с одной стороны, позволял структурировать систему судебных институтов, а с другой — находился в основе большинства конфликтов между этими институтами, было понятие юрисдикции.

Использование этого термина имело древнюю традицию, восходящую еще к республиканскому периоду римской истории, когда термин juris dictio означало в прямом смысле провозглашение права и было синонимично judicium dare — установление справедливости в самом широком смысле слова, но чаще — осуществление правосудия магистратом, а также указывал на объем полномочий, необходимый магистрату для реализации «справедливости».

В римской администрации различались различные ступени, или «объемы» империума, от полномочий низших магистратов вплоть до императорского империума, впоследствии характеризовавшегося как импеириум, выше которого не существует никакого иного чина магистратов.

Империум магистрата распространялся только на тех магистратов, объем империума которых был меньшим, но не на тех, чей имериум был равным или бóльшим.

Чистый империй, который еще называют (просто) властью, означает власть меча (право жизни и смерти) для наказания преступников.

Юрисдикция магистрата могла реализовываться только лично (если только не делегировалась специальным распоряжением) и распространялась на определенную территорию или круг лиц, то есть ограничивалась рядом параметров.

Если магистрат не имел юрисдикции в какой-либо области или в отношении группы лиц, его распоряжения считались не имеющими силы.

Таким образом, магистрату было необходимо соблюдать границы своих полномочий. Объемы и границы полномочий определялись существующим правом: некоторые были неразрывно связаны с самой должностью, другими магистрат наделялся согласно тем или иным законам или специальными распоряжениями.

Однако то, насколько магистрат соблюдает границы своего «империума», могли контролировать только вышестоящие инстанции административной лестницы: согласно мнению Ульпиана, претор не имеет империума над претором и консул — над консулом, а для решения споров касательно полномочий высших магистратов необходимо было вмешательство императора.

Император в данном случае выступал как высший магистрат (чей империум также имел собственный определенный объем), не только действовавший согласно праву, но представавший в качестве хранителя и гаранта права.

Хотя проблема империумов и юрисдикций была в общем виде освещена римскими юристами в «Дигестах», они были гораздо более заинтересованы вопросами частного права, нежели права публичного.

Фрагментарность высказываний Ульпиана и Павла относительно империумов и их делегирования оставляла простор для интерпретаций в средневековой традиции.

На протяжении классического Средневековья и раннего Нового времени спектр понятий, раскрывавших потестарную проблематику, можно считать устоявшимся и весьма ограниченным.

Однако контекстуализация каждого из подобных терминов во многом могла определяться конкретным историческим периодом, географическим регионом, интеллектуальными и политическими пристрастиями автора.

Термин «юрисдикиця» в эпоху Средневековья трактовался прежде всего как своего рода синтез полномочий, а само понятие было необходимо для построения различного рода потестарных иерархий и для поиска их нормативных оснований.

В подобном ключе понимал юрисдикцию Бартоло де Сассоферрато и следующая за ним традиция. Противоположным случаем была теория юрисдикции как исключительно светской власти, (изложенная, например, в трудах Марсилия Падуанского).

Первые средневековые определения юрисдикции были сформулированы в конце XII в. Ирнерий определял юрисдикцию как «власть, установленную ради необходимости решения споров в соответствии с законом и ради установления справедливости».

Дискуссии о границах и природе императорской также были, по сути, спорами и природе и пределах юрисдикций. Оттон из Морены повествует о диспуте с участием двух из четверых великих болонских докторов Мартина Госии и Булгария о том, в каком именно смысле император (Фридрих I) является «господином мира» (dominus mundi): обладает ли он миром или всего лишь сохраняет в нем существующий порядок.

Ацо утверждал, что любая администрация есть иерархия судей (judices), на вершине которой стоит император. «Полнота юрисдикции принадлежит единственно государю, в то время как imperium merum обладают и другие магистраты высшего ранга».

Ответ Ацо не понравился императору, и приз был отдан его сопернику, Лотарю, об Ацо же сложили поговорку: «он лишился коня (equum), но защитил справедливость (aequum)». Иными словами, Ацо приравнивал любую легитимную власть (legitima potestas) к юрисдикции.

Аккурсий пояснял, что юрисдикцией следует понимать комплекс функций, определяемых законом для каждого магистрата.

При этом определения глоссаторов не лишены неясностей, в силу того что термины «магистрат» и «судья» использовались в самом общем смысле и могли быть взаимозаменяемыми, а юрисдикция трактовалась как oficium latissimum.

Аккурсий также утверждал, что jus pblicum есть utilitas publica в том смысле, что оно помогает поддерживать существующий порядок и является организующей силой для общества.

Особая роль в развитии представлений о юрисдикции принадлежит Бартоло де Сассоферато (1314−1357), влияние которого, в частности, на английских цивилистов сложно переоценить.

Многие издания сочинений Бартоло содержат так называемое «древо юрисдикций», в схематичной форме представляющее объемы и иерархию юрисдикций римских магистратов и их соответствие современным реалиям.

Такое уточнение было важным, ибо изымало из представлений о юрисдикции отношения, не являвшиеся отношениями публичного права, но определявшиеся в терминах такового (например, власть мужа над женой, отца над детьми, магистра над учениками и т. д.).

Термин persona publica Бартоло относил не к абстрактному магистрату, а прежде всего к суверенному civitas sibi princeps, над которым не стояла никакая иная властная инстанция.

Политическую публичную власть Бартоло ставил на высшую ступень иерархи властей и полагал, что цель ее существования в достижении максимального блага общины. Если все обладатели potestas обязаны действовать согласно законам и следовать установленному порядку, то политическое сообщество, высшая из форм власти, существует с целью созидания самого права.

Бартоло отождествляет понятия regere rem publicam и judicare, причем вслед за Исидором Севильским говорит о нравственном характере законотворческой деятельности. Исидор сформулировал три основополагающих принципа, воспринятых Бартоло и позднейшей бартолистской традицией.

Во-вторых, он определил моральные требования к закону: он должен быть справедливым, нужным, честным, возможным для исполнения, согласован с местными обычаями и нравами, не должен противоречить естественному и божественному праву, быть необходимым, ясным и направленным на достижение общего блага.

Наконец, Исидор указывал на особый долг, присущий правителям. Доказывая, что дела управления предполагают наличие у человека способностей к различению добра и зла по божественной благодати, он подчеркивал, что лишь тот правитель является подлинным сувереном, кто действует в духе подлинной справедливости.

Различия между первыми двумя основаны на том, что первое — imperium merum — неделимо, а второе возможно делегировать; в то время как юрисдикция означала лишь простое следование закону.

Imperium merum и imperium mixtum воспринимались им как виды imperium simpliciter sumptum — власти божественной, а не были родами юрисдикции. Merum imperium был, по мнению Бартоло, присущ не только императору, но и ряду civitates, однако не в одном и том же объеме.

Именно эту разницу — в том числе разницу «объемов» суверенитетов позволяли продемонстрировать шесть степеней объемов полномочий — maximum, majus, magnum, parvum, minus, minimum.

Maximum merum imperium это право издавать законы, в то время как юрисдикция — это простое следование и соблюдение права, поэтому юрисдикция по отношению к merum imperium занимает в своем роде подчиненное положение.

Наконец, Бартоло использвал в своих построениях термин «доминиум», причем в нескольких значениях. В рамках частного права dominium был синонимом частной собственности, простого обладания чем-либо; в области публичного права, как уже было сказано выше, dominium мог становиться в определенном смысле синонимом юрисдикции.

Разделяя доминиум и юрисдикцию, Бартоло настаивает на том, что доминиум это прежде всего патримониальный аспект власти.

Тем самым Бартоло удается разрешить проблему определений юрисдикции и доминиума: император является носителем совокупности всех юрисдикций «территориального» характера (то есть юрисдикций, распространяющихся на определенную территорию) и также является «господином мира» (dominus totius mundi) не в качестве «протектора», как полагал Булгарий, а в качестве патримониального авторитета.

В английской правовой литературе вопрос юрисдикций был впервые подробно рассмотрен Генри Брактоном.

Его определение юрисдикции в самом общем виде цитировалось впоследствии как цивилистами, так и юристами общего права: «юрисдикция есть право вершить суд, то есть право высказываться о правоте действий сторон соответственно тому, что обнаружено судом обычных или делегированных полномочий»; «дабы выносить решения, судья должен обладать юрисдикцией, ординарной или делегированной, а также средствами принуждения, необходмыми для приведения приговора в исполнение».

Для анализа соотношения юрисдикции и королевского империума (хотя последний термин используется в трактате редко) Брактон использует термины «ординарная» и «делегированная» юрисдикция: «те, кто осуществляет юрисдикцию и хранят мир, принадлежат не кому-либо иному, но самой короне и королевскому достоинству; ибо они и есть корона» (“Ea vero quæ iurisdictionis sunt et pacis, et ea quæ sunt iustitiæ et paci annexa, ad nullum pertinentnisi tantum ad coronam et dignitatem regiam, nec a corona separari poterunt cum faciant ipsam coronam. Est enim corona facere iustitiam et iudicium, et tenere pacem, et sine quibus corona consistere non poterit nec tenere”.)

Юрисдикция не может осуществляться частным лицом, до тех пор пока не будет делегирована короной, при этом ординарная юрисдикция сохраняется за самим монархом. Сама коронационная клятва обязывает короля быть судьей, и в момент коронации он и получает «ординарную» юрисдикцию.

Брактона, однако, занимает не столько теория юрисдикции, сколько вопросы ее практического применения, а самым актуальным вопросом в было размежевание королевских судов и судов церковных.

Следовательно, говоря о юрисдикции, Брактон имеет в виду разделение юрисдикции духовной и светской. Впоследствии, по мере усложнения системы судебных институтов, которые воспринимались одновременно и как институты административные, понятие юрисдикция также приобретает ярко выраженную «институционную» окраску.

Подобная трактовка была общей для теоретиков всех существующих в Англии правовых систем. Попытки пересмотра юрисдикций воспринималась не просто как проявление межинституциональной конкуренции институтов (прежде всего судебных), но как вызов традиционному порядку, «конституции», и потому порождали широкий общественный резонанс.

Для цивилиста Томаса Смита понятие «юрисдикция» имеет двоякий характер: территория Англии разделена на юрисдикции, что в данном случае указывает на разнообразие административно-территориальных единиц; юрисдикции также имеют административно-судебные институты.

Одна юрисдикция может быть зафиксирована письменно, другая быть неписаной. Одним судам предписано вести следствие, слушать дело и выносить вердикт, другим — только вести следствие.

Одни действуют согласно одним законам, другие — согласно иным, однако границы полномочий каждого суда необходимо определить».

На первый взгляд, Кок обращает внимание на чисто процедурные особенности, однако в нем как нельзя лучше отражены истоки и суть того противостояния, которое охватило английские юридические корпорации в момент написания текста.

Цивилист Коуэлл повторяет Кока в своем определении: «юрисдикция — это авторитет или власть, дающая человеку право вершить суд относительно представленных ему несправедливостей».

Однако далее он уточняет феодальный характер возникновения юрисдикции и относит время появления этого феномена и связанного с ним понятия к постнормандской эпохе.

Юрисдикция, таким образом, не является частью исконно английской «древней конституции» (на чем, к слову, настаивал его коллега Томас Смит).

«Существует два типа юрисдикций: один возникает в силу земельного держания, обладатель которого имеет право решать все жалобы относительно происходящего на его земле; второй тип юрисдикции — это поручение государя, данное своему бэйлифу.

Под словом «бэйлиф» следует понимать любое лицо, которому государь поручает вершить правосудие по каким бы то ни было поводам».

Коуэлл также уточняет, опираясь на традицию, восходящую к Ульпиану, что «цивилисты разделяют юрисдикцию на imperium и jurisdictio, то есть на imperium merum et mixtum».

Позднее, в связи с полемикой о полномочиях Адмиралтейства, Годолфин со ссылкой на Бальдо указывает на структурирующую роль юрисдикции и приравнивает ее к bonum publicum. «Jurisdictionis penes principes residere quasi scabellum, то есть нарушение юрисдикций подрывает основы правления государя».

Подобная концепция также восходила к Ульпиану, для которого jus publicum приравнивался к utilitas publica, то есть фактически к тому, что было необходимо для поддержания правового порядка Рима, то есть к законам и институтам (таким как брак, опека, наследование имущества) предназначенным для достижения блага общины.