Проблема c Homo economicus
Два с половиной столетия тому назад Жан- Жак Руссо предложил читателям своей книги «Об общественном договоре» рассмотреть «людей такими, каковы они, а законы такими, какими они могут быть».
Предложение не потеряло актуальности. Мы знаем, что хорошее управление невозможно без понимания того, как люди отреагируют на законы, экономические стимулы, информацию или моральные призывы, которые составляют систему управления. И их реакция зависит от их желаний, целей, привычек, убеждений и моральных качеств, которые определяют и ограничивают их действия.
Но что значит понять «людей такими, каковы они», как писал Руссо?
Отчасти по этой причине материальные стимулы используются теперь для мотивации студентов к учебе, учителей —к тому, чтобы они лучше учили, для физических упражнений, попыток бросить курить, призывов голосовать на выборах и перейти от пластиковых пакетов к многоразовым сумкам, к фидуциарной ответственности в финансовом менеджменте и фундаментальных исследованиях.
Если учесть популярность в кругах законодателей, экономистов и политиков утверждения об аморальности и преследовании людьми собственного интереса, может показаться странным, что в это утверждение никто на самом деле не верит. В действительности его принимают из соображений благоразумия, а не реализма. Даже Юм в конце эпиграфа к этой книге предупреждает читателя, что утверждение ложно.
Я надеюсь убедить вас в том, что при разработке законов, выборе политического курса или создании деловой организации выбирать Homo economicus в качестве своей модели для поведения гражданина, наемного работника, студента или заемщика едва ли разумно — по двум причинам.
Во-первых, политический курс, который вытекает из этой парадигмы, часто сам по себе приближает ситуацию всеобщей аморальной эгоистичности к истине: при наличии материальных стимулов люди часто принимают свои интересы в расчет сильнее, чем при их отсутствии.
Во-вторых, наказания, поощрения и прочие материальные стимулы не всегда хорошо работают. Сколь бы хорошо эти стимулы ни усмиряли алчность мошенников (как выразился Юм), одни только стимулы не могут служить основой для хорошего управления.
Если я прав, тогда размывание этических и прочих социальных мотиваций, жизненно важных для хорошего управления, может быть непредсказуемым культурным последствием политик, предпочитаемых экономистами, в том числе более детальных и лучше определенных прав собственности, продвижения рыночной конкуренции, более широкого использования денежных стимулов.
Я покажу, что эти и другие политики, которые рекламируются как необходимые для функционирования рыночной экономики, могут также развивать в людях собственный интерес и подрывать те средства, с помощью которых общество поддерживает здоровую гражданскую культуру кооперирующихся и великодушных граждан. Эти политические меры могут даже подрывать социальные нормы, жизненно необходимые для работы самих рынков.
Там, где эти и другие нормы отсутствуют или ставятся под сомнение, рынки и прочие экономические институты работают не слишком хорошо. Больше, чем когда-либо прежде, высокопроизводительная экономика знаний требует культурной основы в виде этих и других социальных норм. Среди них уверенность в том, что решение ударить по рукам действительно свидетельствует о заключении сделки; когда в этом есть сомнения, взаимное недоверие может привести к потере выгод для всех сторон сделки.
В результате этих политических мер гражданские добродетели людей, их внутреннее желание придерживаться социальных норм могут быть растрачены, возможно, растрачены безвозвратно, и в будущем пространство для лучших политических мер окажется гораздо более узким. Поэтому, хотя некоторые экономисты представляют себе, как в далеком прошлом Homo economicus изобрел рынки, в реальности все могло обстоять совершенно иначе: преследование аморального собственного интереса может быть следствием жизни в том обществе, которое идеализируют экономисты.
Проблема, с которой сталкивается политик или законодатель, выглядит следующим образом: стимулы и ограничения необходимы в любой системе управления. Но когда система строится на предположении, что «люди, как они есть», похожи на Homo economicus, стимулы могут привести к обратному результату, заставив людей преследовать собственный интерес, который эти стимулы изначально и пытались сдержать во имя общего блага.
Проблемы бы не было, если бы Homo economicus был хорошим описанием «людей, как они есть». В этом случае нечего было бы вытеснять. Но поведенческие эксперименты последних двух десятилетий (как мы увидим в главах III, IV и V) обнаружили убедительные свидетельства того, что этические и альтруистические мотивы распространены во всех человеческих обществах.
Вот один пример.
В Хайфе, в детском саду ввели штраф для тех родителей, которые слишком поздно забирали своих детей. Это не сработало. После введения штрафа доля опаздывающих родителей удвоилась. После двенадцати недель, штраф отменили, но доля опаздывающих родителей после этого не снизилась. (Их опоздания по сравнению с контрольной группой, в которой штраф не вводился, показаны на рис. 1.1).
Введение штрафов привело к результату, противоположному ожидаемому, что заставляет нас предположить наличие некой негативной синергии между экономическими стимулами и моральным поведением.
Введение цены за опоздание, как если бы возможность опоздать можно было купить, подорвало этические обязательства родителей не возлагать излишних хлопот на воспитателей и заставило родителей думать, что опоздания — это еще один товар, который они могут купить.
Я не сомневаюсь, что если бы штраф был достаточно велик, родители отреагировали бы иначе. Но введение цены на все, что только можно, не слишком удачная идея, даже если она реализуема и даже если правильные цены удалось бы найти (и мы увидим, что это два очень больших «если»).
Простая демонстрация денег детям или обсуждение с ними монеты (а не других, неденежных объектов), как было сделано в недавнем эксперименте, приводит к тому, что дети потом ведут себя менее просоциально и меньше помогают окружающим в их повседневных делах.
В другом исследовании дети младше двух лет охотно помогали взрослому достать брошенный далеко предмет без какого-либо вознаграждения. Но после того, как за помощь взрослому их наградили игрушкой, доля помогающих детей снизилась на 40%.
Этот совет может пригодиться не только родителям, но и политикам.
Как политики должны реагировать на тот факт, что хотя и экономические стимулы, и этические и альтруистические мотивы необходимы для эффективной политики, первые уменьшают вторые? Если учитывать оба источника мотивации, политикам стоит возлагать более скромную роль на экономические стимулы при проведении политического курса. Если стимулы подрывают социальные ценности, но и стимулы, и социальные ценности нужны, тогда стоит использовать меньше стимулов и учитывать эффект вытеснения.
Похожие рассуждения могут заставить политиков ограничить роль рынков в распределении ресурсов и предпочесть большую роль государства или неформальных нерыночных организаций.
Дебра Зац указывает на политические причины для этого в своей книге «Почему не всё нужно выставлять на продажу» и утверждает, что ограничение некоторых рынков является необходимым для достижения политического равенства и фундаментальным для демократической культуры и политической системы6. Меня беспокоит не столько распространение рынков (по сравнению с государством и другими способами распределения), сколько проблематичное использование экономических стимулов, будь то на рынке, в рамках фирмы или в процессе осуществления государственной политики.
Но важно понимать, что нельзя возлагать всю вину только на стимулы. Вытеснение может отражать фундаментальную проблему, вытекающую из природы отношений между тем, кто создает стимул, и целью этого стимула. Например, стимулы, встроенные в оплату труда и контроль на рабочем месте, могут сообщать работнику, что его работодатель — жадный и дотошный или что работодатель не доверяет работнику.
В таком случае политика позволяет добиться большего, чем просто ограничения роли стимулов и рынков. В новой политической парадигме, основанной на таких рассуждениях, традиционные политические инструменты — поощрения и наказания — могут усиливать, а не подрывать этические и альтруистические мотивы людей, что, в свою очередь, увеличит эффективность законодательных ограничений и материальных стимулов.
Идея о том, что законы и мораль могут взаимно усиливать друг друга, высказывалась еще два тысячелетия назад.
Для Горация нравственность и законы должны работать вместе в хорошем обществе.
Здесь я хотел бы предложить политическую парадигму синергии между стимулами и ограничениями, с одной стороны, и этическими и альтруистическими мотивами — с другой. Основы подобной парадигмы были заложены еще до Горация жителями древних Афин. В последней главе я объясню, как в Хайфе все могло бы пойти совсем по-другому, если бы там последовали примеру Афин.
Новая политическая парадигма будет основа на на новом, эмпирически обоснованном подходе к «людям, как они есть». Для начала нужно найти замену Homo economicus.
Работы Ричарда Талера, Касса Санстина, Дэниэла Канемана, Амоса Тверски и многих других показали, что люди далеко не так дальновидны, расчетливы и последовательны в своих решениях, как обычно предполагают экономисты.
На самом деле мы склоняемся к статус-кво и непоследовательны в выборе различных вариантов событий, доступных в разные моменты времени в будущем.
Даже если нам объяснят, как избежать этих «искажений», мы будем совершать ошибки, которые экономисты называют вычислительными. Например, принимая решение в ситуации неопределенности, люди рассматривают положительную вероятность события, какой бы незначительной она ни была, совершенно иначе, чем знание о том, что событие точно не произойдет.
Экономисты, которые сделали совершение выбора центром всей человеческой деятельности, внезапно открыли для себя тот факт, что люди не слишком хорошо совершают выбор.
На основании новых данных о когнитивных процессах Талер, Санстин, Канеман и прочие сделали соответствующие выводы для публичной политики. Отчасти по этой причине на страницах этой книги меня в меньшей степени будет волновать, как мы принимаем решения, и в большей — что именно мы оцениваем, когда принимаем решения, как стимулы и прочие аспекты публичной политики могут изменять наши оценки и как, зная все это, мы должны проводить политику.
Я начну с объяснения того, что представляет собой политическая парадигма, основанная на предпосылке Homo economicus, и перескажу странную историю того, как политические меры, проистекающие из этой парадигмы, могут вытеснять этические и прочие социальные мотивы, причем сторонники парадигмы Homo economicus либо просто не замечают этого, либо не считают это важным.
