Принцип преференциальности

201. В широком понимании преференциальность (предпочтение) означает всякую льготу, лучшие, чем обычно, условия, предоставляемые одним государством другому (другим). В этом смысле и режим наибольшего благоприятствования – преференциальный режим, в том числе и в рамках ГАТТ/ВТО.

Зоны (ассоциации) свободной торговли, таможенные союзы, “общие рынки” – все это тоже преференциальные системы для участвующих стран в сравнении с режимом, применяемым этими странами в отношении стран неучаствующих.

202. Нетрудно видеть, что практически оборотная сторона преференциальности (для одних) есть дискриминация (для других).

Сравнивая между собой только что описанные принципы недискриминации, наибольшего благоприятствования, национального режима и преференциальности, можно заметить, что дискриминация – есть ухудшение общего, предоставляемого всем режима, ухудшение (в изъятие из этого общего режима) условий для одной лишь или нескольких стран.

Наибольшее же благоприятствование, национальный режим и преференциальность, если они действуют избирательно (так же как и дискриминация) для некоторых лишь, но не для всех стран, – есть тоже, по сути, дискриминация, хотя так никогда и не называемая.

Разница в том, что дискриминация в собственном смысле слова ухудшает положение дискриминируемого субъекта, делая это положение хуже низшего стандарта, а наибольшее благоприятствование, национальный режим и преференциальность ухудшают положение тех, на кого они не распространяются, делая их положение хуже высшего стандарта, действующего для “избранных”.

По существу и преференциальность, и дискриминация явления одного порядка и – суть отступления от принципа равноправия государств, но отступления освященные, во всяком случае, многолетней практикой и ставшие по существу при их применении обычноправовыми изъятиями из общепризнанного когентного принципа равноправия государств.

Эти простые соображения свидетельствуют о том, сколь нередко провозглашаемые достижения, особенно в рамках ВТО, в части свободы, либерализации торговли – фактически далеки еще от действительно справедливого, равного режима для всех участников мировых торговых отношений, очевидно, еще долго недостижимого в условиях колоссальных диспропорций экономического развития и благосостояния отдельных государств, для ликвидации чего недостаточно декларирования так называемой глобализации, а тем более ее реальных успехов, далеко не пропорциональных интересам всех стран.

203. В узком смысле под преференциальными режимами понимаются системы преференций, которые в силу рекомендаций Конференции ООН по торговле и развитию, решений ООН применяются развитыми странами для развивающихся, а также между развивающимися странами. Причем и эти преференции не считаются нарушением принципа наибольшего благоприятствования.

Хотя Общая система преференций была принята в силу рекомендации Генеральной Ассамблеи ООН и, таким образом, не является юридически обязывающей, фактическое признание государствами всего мира не только Общей системы преференций, но вообще преференциального статуса развивающихся стран делает принцип преференциальности de facto нормативным, с рекомендательной правовой силой, а будучи договорно закрепленным (например, в ГАТТ), и с императивной силой de jure.

Принцип преференциальности в отношении развивающихся стран проводится формально столь же наглядно последовательно в жизнь и в ООН, и в ВТО, хотя обычно не без нажима со стороны развивающихся стран, сколь сомнительна эффективная отдача от принимаемых преференциальных мер с точки зрения кардинального изменения ситуации в странах “бедного Юга”.

204. В заключение можно упомянуть, что в прежние времена довольно распространенным, особенно в отношениях развитых стран с колониальными и полуколониальными, было использование в договорной практике правовых режимов “равных возможностей”, “открытых дверей”, консульской юрисдикции, капитуляций и т.п.

Такого рода условия противоречат современным общепризнанным международно-правовым принципам суверенного равенства, уважения прав, присущих суверенитету, невмешательства во внутренние дела и др., и не могут рассматриваться как правомерные.

205. С другой стороны, в наше время, наряду с приведенными выше специальными принципами МЭП, в доктрине (Г.Е. Бувайлик, В.М. Шумилов и др.) нередко выдвигаются в качестве принципов и другие. Например: принципы взаимности, экономического сотрудничества, суверенитета государства над своей экономической деятельностью и природными ресурсами, либерализации, защиты внутреннего рынка, свободы транзита и т.д.

Особо следует остановиться на так называемом принципе постоянного суверенитета над природными ресурсами. Строго юридически суверенитет над природными ресурсами есть составная часть общего суверенитета государства. Как таковая национализация природных ресурсов, находящихся в частном владении своих или иностранных лиц, – есть неоспоримая правомерная акция.

Спорным же может считаться лишь обязательность компенсации государством собственникам ресурсов при их национализации. Последовательное неприятие западными странами принципа постоянного суверенитета над природными ресурсами, очевидно, объясняется отнюдь не “принципиальным” непризнанием его, но именно естественными опасениями использования этого принципа для произвольных и некомпенсируемых экспроприаций и национализаций в развивающихся странах (особенно в 60-70-х гг.) инвестиций и иного имущества, принадлежавшего ранее или приобретенного иностранными лицами, включая выходцев из бывших метрополий.

Для таких некомпенсационных экспроприаций в качестве основания даже выдвигался развивающимися странами принцип общей (даже солидарной) ответственности всех развитых стран за прежнюю колониальную эксплуатацию “третьего мира”.

Что касается включения принципа суверенитета над природными ресурсами в Хартию экономических прав и обязанностей государств, то при оценке правового значения данного принципа следует не упускать из виду не более чем рекомендательную правовую силу Хартии в целом в ее качестве рекомендации Генассамблеи ООН.

206. Разумеется, в доктринальном плане не трудно измыслить, кроме упомянутых принципов, немало и иных. Например, чем не принципы: “запрет контрабанды”, “запрет контрафакции”, “обеспечение публичного порядка (public order) в торговле” и т.п.

На наш взгляд, однако, надежнее придерживаться принципов, прочно вошедших в практику, многократно большинством государств включаемых в международно-правовые акты, причем именно в качестве правовых принципов, а не просто лишь рядовых договорных условий, как, например, условие свободы транзита – свободы, которая всегда строго договорно лимитирована, а отнюдь не фигурирует как общий принцип.

Тем более не приняты в договорном обиходе иногда выдвигаемые в качестве якобы “правовых” такие торгово-политические концепции, как “либерализация торговли” или “защита внутреннего рынка”, иначе – протекционизм (В.М. Шумилов), которые не могут быть “правовыми” уже потому, что взаимоисключают друг друга; они и не фигурируют реально в качестве правовых норм – принципов в международно-правовых актах, в том числе в рамках ВТО, и отнюдь не являются по сути правовыми.

Тем более это относится к так называемому “принципу” всеучастия в разрешении мировых экономических проблем или к “принципу” международной социальной справедливости (Г.К. Дмитриева). Такого рода “принципы” в лучшем случае лишь политические лозунги – установки, не несущие какой-либо правовой нагрузки.

Международно-правовой принцип, как и любая международно-правовая норма (и любая правовая норма вообще), лишь тогда может считаться правовым, когда выполняет функцию наделения субъектов права определенными правами и обязанностями.

В иных случаях можно говорить лишь о моральных, политико-экономических и т.п. принципах-призывах, будь то принцип либерализации торговли или принцип всеучастия в разрешении мировых экономических (почему и не иных?) проблем и т.д.

Дальнейшее укрепление международного экономического правопорядка, очевидно, лежит не в плоскости доктринального расширения круга юридически сомнительных принципов, но в обеспечении более широкого применения как по составу участников, так и по содержательности, – уже сложившихся и реально используемых в договорной практике конвенционных принципов международного экономического права.

Такое развитие должно помочь и постепенному укоренению реально сложившихся конвенционных принципов в качестве обычноправовых. Опыт (это особенно наглядно в отношении многовекового применения принципа наибольшего благоприятствования) свидетельствует, однако, о том, что государства не торопятся форсировать этот процесс.