Научные законы

Научный закон — универсальное, необходимое утверждение о связи явлений.

Общая форма научного закона: «Для всякого объекта из данной предметной области верно, что если он обладает свойством А, то он с необходимостью имеет также свойство Б».

Универсальность закона означает, что он распространяется на все объекты своей области, действует во всякое время и в любой точке пространства. Необходимость, присущая научному закону, является не логической, а онтологической. Она определяется не структурой мышления, а устройством самого реального мира, хотя зависит также от иерархии утверждений, входящих в научную теорию. Научными законами являются, например, утверждения: «Если по проводнику течет ток, вокруг проводника образуется магнитное поле», «Химическая реакция кислорода с водородом дает воду», «Если в стране нет развитого, устойчивого гражданского общества, в ней нет устойчивой демократии» и т. п. Первый из этих законов относится к физике, второй — к химии, третий — к социологии.

Научные законы делятся на динамические и статистические. Первые, называемые также закономерностями жесткой детерминации, фиксируют строго обозначенные связи и зависимости; в формулировке вторых решающую роль играют методы теории вероятностей.

Неопозитивизм предпринимал попытку найти формальнологические критерии отличия научных законов от случайно истинных общих высказываний (таких, например, как «Все лебеди в этом зоопарке белые»), однако эта попытка закончилась ничем. Номологи-ческое (выражающее научный закон) высказывание с логической точки зрения ничем не отличается от любого другого общего условного высказывания.

Для понятия научного закона, играющего ключевую роль в методологии таких наук, как физика, химия, экономическая наука, социология и др., характерны одновременно неясность и неточность. Неясность проистекает из смутности значения понятия онтологической необходимости; неточность связана в первую очередь с тем, что общие утверждения, входящие в научную теорию, могут изменять свое место в ее структуре в ходе развития теории.

То, что общее научное утверждение может не только стать научным законом, но и прекратить быть им, было бы невозможным, если бы онтологическая необходимость зависела только от исследуемых объектов и не зависела от внутренней структуры описывающей их теории, от меняющейся со временем иерархии ее утверждений.

Научные законы, относящиеся к широким областям явлений, имеют отчетливо выраженный двойственный, дескриптивно-прескриптивный характер. Они описывают и объясняют некоторую совокупность фактов. В качестве описаний они должны соответствовать эмпирическим данным и эмпирическим обобщениям. Вместе с тем такие научные законы являются также стандартами оценки как других утверждений теории, так и самих фактов.

Если роль ценностной составляющей в научных законах преувеличивается, они становятся лишь средством для упорядочения результатов наблюдения и вопрос об их соответствии действительности (их истинности) оказывается некорректным. Так, Н. Хэнсон сравнивает наиболее общие научные законы с рецептами повара. Рецепты и теории сами по себе не могут быть ни истинными, ни ложными. Но с помощью теории мы можем сказать нечто большее о том, что наблюдаем.

Если абсолютизируется момент описания, научные законы он-тологизируются и предстают как прямое, однозначное и единственно возможное отображение фундаментальных характеристик бытия.

В жизни широкого научного закона можно выделить, таким образом, три типичных этапа:

• период его становления, когда он функционирует как гипотетическое описательное утверждение и проверяется прежде всего эмпирически;
• период зрелости закона, когда он в достаточной мере подтвержден эмпирически, получил ее системную поддержку и функционирует не только как эмпирическое обобщение, но и как правило оценки других, менее надежных утверждений теории;
• период старости закона, когда он входит уже в ядро теории, используется прежде всего как правило оценки других ее утверждений и может быть отброшен только вместе с самой теорией; проверка такого закона касается прежде всего его эффективности в рамках теории, хотя за ним остается и старая, полученная еще в период его становления эмпирическая поддержка. На втором и третьем этапах своего существования научный закон является описательно-оценочным утверждением и проверяется как все такие утверждения.

Одна из главных функций научного закона — объяснение, или ответ на вопрос «Почему исследуемое явление происходит?». Объяснение обычно представляет собой дедукцию объясняемого явления из некоторого общего положения и утверждения о так называемых начальных условиях. Такого рода объяснение принято называть «номологическим», или «объяснением через охватывающий закон». Объяснение может опираться не только на научный закон, но и на случайное общее положение, а также на утверждение о каузальной связи. Объяснение через научный закон имеет, однако, известное преимущество и перед другими типами объяснений: оно придает объясняемому явлению необходимый характер.

В конце XIX века В. Виндельбанд и Г. Риккерт выдвинули идею, что наряду с генерализирующими науками, имеющими своей задачей открытие научных законов, существуют индивидуализирующие науки, не формулирующие никаких собственных законов, а представляющие исследуемые объекты в их единственности и неповторимости. Науки, занимающиеся изучением «человека в истории», или науки о культуре, противопоставлялись наукам о природе.

Неудачи в поисках законов истории и критика самой идеи таких законов, начатая Виндельбандом и Риккертом и продолженная затем М. Вебером, К. Поппером и др., привели к середине прошлого века к существенному ослаблению позиции тех, кто связывал само понятие науки с понятием научного закона.

Вместе с тем стало ясно, что граница между науками, нацеленными на открытие научных законов, и науками, имеющими другую главную цель, не совпадает, вопреки мнению Виндельбанда и Риккерта, с границей между науками о природе (номотетическими науками) и науками о культуре (идиографическими науками).

Наука существует только там, говорит лауреат Нобелевской премии по экономике М. Алле, где присутствуют закономерности, которые можно изучать и предсказывать. Таков пример небесной механики. Но таково положение большей части социальных явлений, а в особенности явлений экономических.

Их научный анализ действительно позволяет показать существование столь же поразительных закономерностей, что и те, которые обнаруживаются в физике. Именно поэтому экономическая дисциплина является наукой и подчиняется тем же принципам и тем же методам, что и физические науки.

Такого рода позиция все еще обычна для представителей конкретных научных дисциплин.

Однако мнение, что наука, не устанавливающая собственных научных законов, невозможна, не выдерживает методологической критики.

Экономическая наука действительно формулирует специфические закономерности, но ни политические науки, ни история, ни лингвистика, ни тем более нормативные науки, подобные этике и эстетике, не устанавливают никаких научных законов. Эти науки дают не номологическое, а каузальное объяснение исследуемым явлениям или же выдвигают на первый план вместо операции объяснения операцию понимания, опирающуюся не на описательные, а на оценочные утверждения.

Формулируют научные законы те науки (естественные и социальные), которые используют в качестве своей системы координат сравнительные категории; не устанавливают научных законов науки (гуманитарные и естественные), в основании которых лежит система абсолютных категорий.

Как уже отмечалось, наиболее общие принципы научных теорий и научные законы имеют отчетливо выраженный двойственный, описательно-оценочный характер. Законы описывают и объясняют определенные совокупности фактов, и в этом качестве законы должны соответствовать эмпирическим данным.

С другой стороны, более или менее устоявшиеся научные принципы и законы всегда выступают стандартами оценки как остальных утверждений научной теории, так и самих фактов. Научный закон говорит не только о том, что есть, но и о том, что должно быть, если ход реальных событий соответствует описывающей их теории.

Недостаточное внимание к ценностям в структуре научных теорий, в частности к оценочным компонентам научных законов, во многом объясняется недостаточной исследованностью способа упорядочения положений, входящих в теории.

Теорию, рассматриваемую в статике, можно уподобить ступенчатой пирамиде, верх которой составляют номинальные определения, конвенции и аналитические истины; чуть ниже расположена область наиболее общих принципов; еще ниже — область научных законов, устанавливаемых теорией, и тех эмпирических закономерностей, оценочная составляющая которых минимальна и которые обычно сохраняются после падения теории.

Теории, взятые в динамике, безусловно не являются устойчивыми: они не существуют вне зависимости от других теорий и в изоляции от фактов, которые в конечном счете оказываются тверже любых конвенций и определений.

Неопозитивисты различали всего два уровня теории — эмпирический и теоретический — и выделяли в качестве совершенно независимого уровень логики и математики. Понятно, что такаяупрощенная иерархизация не позволяла обнаружить ценностные отношения, существующие между разными уровнями.

И. Лакатос различает «жесткое ядро теории» и ее «периферию». Можно сказать, что ядро теории — это как раз та ее часть, которая несет наибольшую ценностную нагрузку. «Жесткость» ядра означает, прежде всего, что не столько оно сопоставляется с другими положениями теории, сколько они соотносятся с ним на предмет соответствия ему. Используя терминологию Витгенштейна, можно сказать, что «ядро теории» — это та ее часть, которая «наиболее крепко удерживается» нами.

Если не только общие принципы теории, но и все ее законы и даже некоторые факты ценностно нагружены, то ясно, что ценности неизбежны в структуре всех теорий, как гуманитарных, так и естественнонаучных.

И поскольку ценности входят в теорию, как правило, не в виде явных оценок, а в форме дескриптивно-прескрип-тивных утверждений, невыполнимо не только требование устранять ценности из науки, но и более слабое требование отделять содержащиеся в теории оценки от чисто описательных утверждений.