Музыкально-поэтические тексты романтизма в социокультурном контексте их создания

Отмечая привлекательность извечной темы любви-страдания, эмоциональный ответ на романтическую восторженность в отношении этого чувства, нельзя не попытаться понять, что значили музыкально-поэтические тексты во времена, когда они были созданы, когда картина мира была совершенно иной, нежели в наш технологический век, когда измерения времени и пространства отличались от современных, обусловленных скоростью передачи информации, расширившей границы мира.

Автор представляет собой фигуру, с одной стороны, уникальную, с другой – весьма показательную для современной культуры. Известный исполнитель камерной вокальной музыки, в течение более 20 лет с успехом представляющий произведения Шуберта, в особенности «Зимний путь» на разных сценах мира, в то же время провел тщательное исследование всех сторон социокультурной реальности эпохи композитора (чему в немалой степени способствовало историческое образование Й. Бостриджа). Результатом этой художественно-исследовательской деятельности и стала книга, в подзаголовке которой упоминается слово «наваждение».

Внутри столь сложной структуры как «Зимний путь» – 24 песни, составляющие первый и величайший из концептуальных циклов – встречаются повторяющиеся модели или гармонические приемы, на которые стоит обратить внимание; но я склоняюсь к тому, что можно назвать феноменологическим подходом, прослеживая субъективно и культурно нагруженные траектории слушателя и исполнителя, скорее чем каталогизируя модуляции и каденции». Этот подход можно назвать, с одной стороны, социально-дискурсивным, с другой – культурологическим, объединяющим различные исследовательские направления в одном междисциплинарном пространстве.

Каждая песня цикла – это повод для исследования той или иной стороны социокультурной реальности эпохи Шуберта, иногда эти экскурсы находятся в рамках семантической доминанты того или иного фрагмента. Иногда уводят читателя в совершенно отличные от искусства области реальности. Так, в анализе песни “Lindenbaum” («Липа») Й. Бостридж углубляется в историю символики деревьев в европейской культуре, начиная с Гомера, связанной с любовными переживаниями.

В то же время он находит в этом, самом известном, фрагменте цикла, и политические импликации. «Хотя ассоциации между липой и романтической любовью имеют ярко выраженную значимость для песни Шуберта, нельзя забывать и политический резонанс, учитывая все, что можно сказать о роли Винтеррайзе как секретной, закодированной жалобы по поводу повсеместного реакционного климата в Германии и Австрии в 1820х».

Еще дальше отходит автор от любовных переживаний героя в главе, посвященной песне “Auf dem Flusse” («На реке»). В ней подробно разбираются климатические особенности шубертовского времени, а также понятие ледникового периода.

«Винтеррайзе был создан в то время, когда суровость зимы была важнее для европейского воображения, чем для нас сейчас, когда мы защищены центральным отоплением и озабочены перспективой глобального потепления. Типичные последствия зимы – замерзшие реки, снегопады и снежные бури – были в Европе того времени обычным явлением».

Винтеррайзе был написан в той Европе, в которой зима имела гораздо большее воздействие на воображение, чем в наше время; он был продуктом культуры, зачарованной жуткой силой и символизмом льда».

Такие экскурсы в различные области социокультурной жизни должны способствовать более глубокому пониманию музыкально-поэтических текстов «Зимнего пути», которые предстает перед нами гораздо более сложным, интеллектуально наполненным дискурсивным пространством, в котором печальная история несчастного влюбленного – лишь один из аспектов сложной дискурсивной матрицы.

Даже если слушатель не знает всех перипетий биографии композитора и поэта, авторов «Винтеррайзе», тех исторических условий, в которых проходила их жизнь, ощущение тревоги и нестабильности присутствует и передается ему, с различными акцентами, в зависимости от интерпретации и интерпретаторов, но неизменно пробуждая эмоциональный ответ. «Одна из неизменно привлекательных черт Винтеррайзе, один из ключей к пониманию его глубины заключается в его способности возбуждать ощущение беспокойства по поводу политического или социального устройства…

Выбор Шубертом поэтического материала указывает на неудовлетворенность существующим положением вещей; его способность читать субверсивные коды Мюллера, которые можем читать мы двести лет спустя, несомненна». Может показаться, что такое погружение в социальный дискурс эпохи Шуберта является излишней рационализацией столь эстетически и эмоционально наполненных текстов.

Но настроения протеста очень важны для романтизма в целом, который возник во многом в противовес господствующему классицизму с его четкими правилами легитимации художественного произведения. Й. Бостридж, сотни раз переживший на сцене всю гамму эмоций, содержащихся в этом цикле, утверждает обратное: «Мы все, исполнители и аудитория, входим в некую эстетическую общность, в которой в течение немногим больше часа мы подвергаем сомнению наши базовые установки и образ жизни.

Экзистенциальная конфронтация, воплощенная в Винтеррайзе, легко узнаваема, даже поддается рационализации; политические моменты легко пропустить, но нельзя выбросить их из истории. Мы сталкиваемся в Винтеррайзе со своими собственными тревогами, и наша цель может быть катрасической или даже экзистенциальной, – размышляет автор, и заканчивает важнейшим для всякого причастного к искусству человека вопросом. – Если смысл философии в том, чтобы не только интерпретировать, но и изменять мир, в чем же смысл искусства?».

В связи с этим возникает интерес к ответу самих представителей романтизма на этот вопрос. Романтики настаивают на том, что главный смысл поэзии и искусства вообще состоит в воспроизведении глубин человеческого духа, сколь высоких, столь и непостижимых. Объективная действительность не может выступать для искусства питательной почвой, а, напротив, отрицательно воздействует на художественное воображение.

Отсюда выглядит обоснованным перемещение акцента на возможности исследования внутреннего состояния героя в художественном творчестве, культивирование сильных переживаний и страстей, которые захватывают человека целиком, уводя его в область трансцендентного. Неизбежное при такой эстетической программе разрушение прежних устойчивых способов формообразования нередко сопровождалось абсолютизацией субъективности.

Саморефлексия романтиков, отраженная как в их теоретизировании, так и в художественных произведениях, не противоречит сегодняшнему восприятию, несмотря на колоссальные изменения в мире – субъективность столь же важна и проблематична в ситуации реабилитации Другого в (пост)современной культуре и попыток утвердить принцип интерсубъективности в отношениях с Другим.

Сложные тропы человеческих переживаний ведут от радости к горю, несмотря на культ гедонизма и потребления, и переживания несчастного влюбленного, бредущего по унылой зимней дороге, вовсе не чужды нашим современникам, как бы они не хотели этого скрыть под флёром прагматичности и рациональности. «…скиталец, как и любой человек, как все мы в определенный момент, осознает то, что всем нам приходится признать: неизбежность пути без возврата».