Французская школа экономической социологии (Э. Дюркгейм, М. Мосс, Фр. Симиан, М. Хальбвакс)

Центральной фигурой французской социологии на рубеже веков, без сомнения, был Эмиль Дюркгейм (David Emile Dürkheim). Иногда с его именем связывают не только французскую традицию, но и признание социологии вообще как науки и университетской дисциплины. Действительно, Дюркгейм был одним из первых профессиональных социологов, он специализировался только на социологических исследованиях, в отличие от Конта или Спенсера, которые больше были учеными-энциклопедистами, и для них общее научное знание было важнее частного социологического. Для экономической социологии значение Дюркгейма также весьма велико:

• во-первых, ему принадлежит первое специальное социологическое исследование экономических институтов, а именно — института разделения труда;
• во-вторых, он был первым (вместе с де Греефом), кто выступал за создание экономической социологии как отдельной полноправной отрасли социологического знания;
• в-третьих, Дюркгейм являлся одним из главных организаторов экономико-социологических исследований во Франции — как теоретических, так и практических. Именно благодаря его поддержке в «Социологическом ежегоднике» создается рубрика «Экономическая социология», где публикуются основные работы в этой области;
• в-четвертых, Дюркгейм основал школу экономико-социологических исследований, его ученики и коллеги (Мосс и Симиан) продолжали и после его смерти активно работать в этой области.

Дюркгейм вообще критически относится к методу экономистов, поскольку они искусственно отделяли свой предмет от социального целого. Экономисты «изучают соответствующие факты так, как если бы они составляли независимое и самодостаточное целое, которое может объясняться самим собой. Но в действительности экономические факты — это социальные функции, связанные с другими коллективными функциями; и они становятся необъяснимыми, когда их искусственно отрывают от последних». Кроме того, экономисты сводят всю социальную реальность к индивиду и его свойствам, экономические законы они выводят не из наблюдения фактов, а логическими следствиями из природы человека. Чтобы упростить мир, они искусственно обеднили понятие человека: «Они не только абстрагировались от всех обстоятельств времени, места, страны, придумывая абстрактный тип человека вообще, но в самом этом идеальном типе они оставили без внимания все, что не относится к исключительно узко понятой жизни индивида, так что в результате движения от одних абстракций к другим у них в руках остался лишь внушающий грусть портрет замкнутого в себе эгоиста», — писал Дюркгейм в 1888 г. Хотя он и признает заслуги экономистов — в частности, Смита — в том, что они первыми поставили вопрос о естественных законах общественной жизни, но все же они остановились на половине дороги, у них.нет адекватного метода, а сама экономика осталась абстрактной наукой, или гибридом — наполовину наукой, наполовину искусством. Необходимо сделать экономику позитивной и конкретной, вернуть ее в лоно общественных наук, тем самым изменится и ее сущность. Как видно, Дюркгейм с самого начала своей деятельности противопоставлял свой метод и социологию экономическому методу. В дальнейшем Ф. Симиан продолжил разработку позитивного метода для экономической науки, в 1911 г. он издал работу «Позитивный метод в экономической науке» (“La Methode positive en science economique”). Для нас важно подчеркнуть, что сама социология как наука формировалась во французской традиции как некоторое противопоставление экономическому объяснению человека и общества. Во Франции не было, как в Германии, давления историко-экономической школы, поэтому социология была в большей степени свободна в своей претензии на изучение экономических вопросов. Этим во многом и объясняется признание французской экономической социологии и ее быстрое развитие как отрасли социологического знания.

Если говорить об интеллектуальных истоках Дюркгейма и французской школы, то здесь, несомненно, необходимо отметить рационалистическую традицию — Декарта, Руссо и в особенности Монтескье. Как отмечает А. Б. Гофман, «Правила социологического метода» Э. Дюркгейма удивительным образом перекликаются с «Рассуждением о методе» Декарта. У Декарта встречается и само понятие «правила метода», которое Дюркгейм выносит в заглавие своей книги. Что касается Монтескье, то именно с ним Дюркгейм связывает возникновение социологии, поскольку в его работах «О духе законов» поставлен вопрос о закономерностях, которым подчиняется общество, а это есть единственно возможное основание социологии как науки. Огромное влияние на Дюркгейма и французскую школу оказал Конт, метод которого кладется в основу дюркгеймовской социологии, хотя сам Дюркгейм не считал себя позитивистом и не во всем был согласен с Контом. В частности, Дюркгейм не признавал закона трех стадий развития общества, позитивный метод Конта у Дюркгейма дополняется сравнительно-эволюционным методом Спенсера, от которого Дюркгейм воспринимает интерес к объяснению примитивных или архаических обществ. Дюркгейм обращается к исследованию первобытных форм сознания в книге «Элементарные формы религиозной жизни: тотемическая система в Австралии» (1912) Однако, как и в случае с Контом, Дюркгейм не все берет от Спенсера, он считает, что только «при умелом применении» теория Спенсера может быть плодотворной.

Что касается марксизма, то Дюркгейм, в отличие от своих учеников и последователей, не был ни марксистом, ни социалистом. В отношении Маркса Дюркгейм недвусмысленно высказывается в отрицательном плане, он гораздо более резок, чем другие социологи (в частности, Вебер, который считал марксизм возможным, если относиться к нему как к одному из методов познания, поэтому противопоставление Маркс — Дюркгейм гораздо более уместно, чем традиционное противопоставление Маркс — Вебер). Как видно из работы Дюркгейма «Материалистическое понимание истории» (1897), он сводил теорию Маркса к экономическому редукционизму, с чем, собственно, и боролся. Его основной упрек заключается в том, что марксизм не использовал кроме набора случайных фактов никакого эмпирического материала для доказательства своей правоты. Кроме того, для Дюркгейма представлялось очевидным, что не экономика, а религиозная жизнь являлась первичным фактором в развитии общества: «Вообще говоря, неоспоримо, что первоначально экономический фактор рудиментарен, тогда как религиозная жизнь, наоборот, носит избыточный и всеохватывающий характер. Как же в таком случае она может быть его следствием и разве не вероятно, что, наоборот, экономика зависит от религии гораздо больше, чем последняя от первой?». Если говорить о теории капитализма Маркса, то и здесь Дюркгейм считал, что капиталистические противоречия не ведут к социальной революции, наоборот — вместе с капитализмом растет и органическая солидарность, а противоречия и социальные конфликты — просто результат отсутствия урегулированное отношений между противоборствующими сторонами.

Поэтому, прежде чем перейти к изложению экономической социологии Дюркгейма, мы хотели бы немного внимания уделить его методу.

Основной категорией социологии у Дюркгейма является понятие «социальный факт». Наряду с биологическими, психологическими фактами деятельности людей есть и социальные — это нормы, обычаи, верования, типы поведения и мышления, т. е. факты коллективной психологии и сознания. Социальные факты объективны — они находятся вне человека и имеют собственное, не зависимое ни от чего существование и принудительный характер; не подчиняясь социальным фактам, индивид подвергается санкциям со стороны общества. Социология для Дюркгейма должна стать не наукой о понятиях, которой была философия, а наукой о реальности, о социальных фактах. «Вместо того, чтобы предаваться метафизическим размышлениям по поводу социальных явлений, социолог должен взять объектом своих изысканий ясно очерченные группы фактов, на которые можно было бы указать, что называется, пальцем, у которых можно было бы точно отметить начало и конец», — писал Дюркгейм в предисловии к своей книге «Самоубийство».

Основное правило исследования фактов — относиться к ним как к вещам, что значит в методологическом плане трактовать их как объективные, материальные предметы, которые нельзя просто так изменить волей или желанием человека. Социальные факты могут принимать и форму вещей — право материализуется в кодекс законов, мода — в костюмы и т. д. Основным методом исследования фактов является наблюдение и сбор эмпирического материала, который далее подлежит обработке методом сравнительного анализа, в результате чего получается объективное представление о явлении, в отличие от абстрактного суждения. В исследовании социальных фактов важно ограничить влияние субъективных оценок — социолог должен полагаться на четкие и строгие процедуры измерения. Изучая факты в истории обществ, социолог должен пользоваться объективными данными — законодательными материалами, статистическими заключениями, историческими документами, а не полагаться на суждения и оценки отдельных лиц. Объяснения изменения и происхождения социальных фактов следует искать только в прошлом самих социальных фактов, основной принцип Дюркгейма здесь таков: «Социальное объясняется социальным». Нет никакой возможности, как, например, было у Смита, объяснять происхождение социальных явлений индивидуальными причинами — обмен склонностью человека к мене и т. д.

Среди фактов Дюркгейм различал нормальные и патологические. Обычно такое деление осуществлялось на основе этических суждений, но в социологии необходим строгий критерий: нормальные факты — это наиболее распространенные факты в данном классе явлений, патологические — это единичные. С такой позиции преступность, например, среди общественных явлений выступает нормальным фактором, и нельзя добиться полного искоренения преступности — ведь всегда общество будет включать в себя таких индивидов, обладающих особыми отличиями и специфическими качествами, действия которых могут считаться преступными. Кроме того, грань между тем, что осуждается, и тем, что подвержено законодательному преследованию, весьма подвижна, и то, что сегодня только порицается общественным мнением, завтра может стать наказуемым. Преступления могут быть и полезными для человечества — свобода мысли считалась преступлением в эпоху Средневековья, поскольку действительно оскорбляла чувства большинства верующих, но все свободолюбивые мыслители так или иначе способствовали дальнейшему прогрессу науки, морали, этики.

Как мы видим, подход Дюркгейма сильно отличается от традиционных взглядов, в какой-то мере он казался его современникам шокирующим. Но для Дюркгейма научность является главным критерием, этические и моральные сентименты отступают на второй план. Но метод Дюркгейма не был им заранее сформулирован, а затем применен к конкретным исследованиям. Наоборот, метод формировался в процессе исследования, менялся в зависимости от обмена исследования и времени. Т. Парсонс предлагает разделить творчество Дюркгейма на два периода — первый охватывает 1890-е гг., в это время метод Дюркгейма представляет собой чистый позитивизм; второй период охватывает эпоху начала XX в., где главной работой выступают «Элементарные формы религиозной жизни» (1912), здесь Дюркгейм, с точки зрения Парсонса, меняет метод в сторону «субъективного позитивизма» (общество не внешне господствует над человеком — это не надындивидуальная структура, а интернализируется внутри индивида посредством принятия религиозных ценностей). В этом разделении творчества Дюркгейма у Парсонса есть, конечно, некоторая неловкость — очень похоже, что без этого деления Парсонс вообще не смог бы включить Дюркгейма в процесс развития своей «волюнтаристской теории действия», но доля истины здесь есть. Действительно, метод Дюркгейма подвижен и способен к совершенствованию, но скорее он представляет собой последовательное развитие одной основы, чем соединение двух разных. Просто благодаря традиционным обвинениям Дюркгейма в «социологизме» забывается другая сторона его метода, которая, кстати, представлена и в работах его первого периода.

Теперь, собственно, об экономико-социологической теории Дюркгейма. Его главная цель — показать, что многие экономические явления представляют собой гораздо более сложные социальные явления, что одного экономического метода явно недостаточно для объяснения этих явлений. В качестве основного объекта исследования он берет процесс разделения труда, который является основой и экономической, и социальной организации современного общества. Разделение труда стало господствующим в современном обществе — и в промышленности, и в земледелии, и в торговле, но кроме этого оно вторгается и в науку, и в историю, и в политику. Разделение труда получает и соответствующую этическую оценку — мораль современного общества одобряет профессионализм и осуждает дилетантизм. Экономическая наука оказалась не в состоянии рассмотреть причины и следствия разделения труда — обычно считалось, что разделение труда есть средство повышения производительности труда, что создает обществу пользу в виде роста благосостояния, разнообразия и качества товаров, а причины разделения труда видели в природных, естественных наклонностях человека к тому или иному виду труда. Но на самом деле, считает Д юркгейм, причины и следствия разделения труда имеют гораздо более глубокий социальный характер.

Основная социальная функция разделения труда заключается в создании органической солидарности, т. е. общества, построенного по типу целостности и взаимосвязи. Чувство солидарности — это чувство взаимозаинтересованности людей в обществе, где каждый имеет возможность заниматься своим видом труда, а общество интегрирует разнообразных индивидов в одно целое. Вне развитого разделения труда общества построены по типу механической солидарности, которая предполагает соединение одинаковых элементов (сегментов) в единое целое. Интеграция в этом случае обеспечивается одинаковостью поведения и мышления индивидов. Органическая солидарность более тесно соединяет элементы общества, делает их в силу различия функций необходимыми друг для друга. Как видно, Дюркгейм в этой характеристике механической и органической солидарности очень близок, во-первых, к контовскому понятию солидарности и, во-вторых, к спенсеровскому делению обществ на военные и промышленные. Кроме того, идея о более тесной интеграции общества в условиях разделения труда высказывалась еще Смитом.

Но Дюркгейм не довольствуется только лишь простым изложением концепции, он стремится найти эмпирические доказательства существования в истории механической и органической солидарности. Для этого он обращается к анализу правовых фактов в истории, поскольку именно эти факты, закрепленные в кодексах, законах и уложениях, обладают необходимой объективностью и отражают тип социальных отношений, который господствовал в ту или иную эпоху. Анализ истории права позволил Дюркгейму выявить два больших типа права — это репрессивное право (в основном уголовное право), выделяемое по типу наказания за нестандартное поведение индивида, и реститутивное право (административное, гражданское, хозяйственное право), выделяемое по признаку восстановления нарушенного социального порядка или равновесия. Репрессивное право господствует в архаических обществах, где нет доминирующего разделения труда. Сначала оно существует в виде традиции или обычая, предполагающего, с одной стороны, общие нормы поведения и обязанности, с другой — санкции за их невыполнение. Само право имело чаще всего религиозную легитимность и выступало как апелляция к высшим божественным существам. Наказание было направлено на причинение страдания виновному (например, телесные наказания) либо на ограничение его свободы или удаление его из общества (например, остракизм в Древней Греции — остраконы, или черепки, на них и проводилось тайное голосование об исключении гражданина из полиса). Публичное наказание имело целью воспитание страха и законопослушности добропорядочных членов общества или общины. Репрессивное право наказывало человека за его отличия от принятых норм поведения, за его индивидуальность и воспитывало одинаковость действий. Таким образом, репрессивное право отражало господствующую в обществе механическую солидарность соответственно сегментарной структуре общества.

В обществах, где развито разделение труда, проявляется иной тип права, который Дюркгейм называет реститутивным. Это право не имеет искупительного характера, и оно направлено на восстановление нарушенного порядка вещей без ограничения свободы или функций деятельности субъектов права. Реститутивное право не только не сдерживает индивидуальность, но как раз наоборот — предполагает урегулирование видов деятельности. Такой тип права необходим, когда существует дифференциация общественного труда, а следовательно, и людей, когда общественные группы и сами индивиды отличаются друг от друга по образу жизни, по стилю поведения и мышления, когда общество не поглощает индивидуальность, а воспроизводит ее. Реститутивное право отражает органическую солидарность — господствующий тип социальных отношений дифференцированного общества. Конечно, не существует чистых типов органической солидарности, в современных обществах всегда присутствует и механическая солидарность, но разница в масштабе — в архаических обществах по преимуществу развита механическая солидарность, в древних и средневековых обществах она соединяется с органической, а в современных господствует органическая солидарность, но есть элементы и механической (учитывая то, что уголовное право еще пока занимает существенное место).

Итак, посредством анализа динамики правовых форм Дюркгейм раскрывает трансформацию социальных отношений: вместе с разделением труда возникает органическая форма солидарности. Связь между ними скорее функциональная, чем причинно-следственная: изменение общества дает возможность развитию разделения труда, и наоборот — разделение труда воспроизводит органическую, или естественную солидарность.

Но в чем же тогда причины возникновения разделения труда? Традиционно принятые объяснения этого процесса в экономических науках не могли удовлетворить Дюркгейма.

Кроме того, политическая экономия создавалась в XVIII в., в то время еще не были развиты антропология и этнография; в эпоху же Дюркгейма эти исследования уже были в центре внимания обществоведения, поэтому-то Дюркгейм, много внимания уделявший исследованию примитивных обществ, и мог с известной долей уверенности утверждать, что первобытным людям не присуще разделение труда в современном смысле слова.

Не устраивало Дюркгейма и объяснение разделения труда, данное и в предшествующей социологии, что якобы оно обязано стремлением человека к благосостоянию и счастью. Дюркгейм, как настоящий естествоиспытатель, тщательно разбирает и этот, казалось бы, маловажный тезис. Он опять ищет эмпирический критерий, доказывающий, движется ли общество по направлению к всеобщему счастью или нет. Таким критерием для него является показатель количества самоубийств. Именно он доказывает, что большинство членов общества выбирают жизнь, а не смерть. Но если судить по этому критерию, то счастье в примитивных обществах было гораздо более полным — там почти не встречается самоубийств в чистом виде, как осознанных или аффективных актов (ритуальные самоубийства в счет не идут). В XIX в., судя по статистике, число самоубийств значительно возрастает, и чем более развиты экономика и разделение труда, тем их больше. (В то время число самоубийств на тысячу жителей было гораздо большим во Франции и Германии, чем в менее развитых экономически Испании и России.) Поэтому, заключает Дюркгейм, разделение труда и стремление человека к счастью друг с другом не связаны.

Но, может быть, наследственные признаки объясняют причины возникновения разделения труда? Эта идея уже гораздо ближе Дюркгейму, ведь здесь речь идет об объективных естественных факторах. Но все же наследственность или врожденная склонность к тем или иным видам труда не является главным фактором, ведь люди рождаются лишь с самыми общими наклонностями (к точным наукам, к рисованию или музыке), но никогда не было ни у кого врожденных способностей к той или иной профессии. И чем больше специализация типов деятельности, тем меньше влияние наследственных факторов.

Главную причину возникновения разделения труда Дюркгейм видел в распаде сегментарной структуры общества. Примитивное общество состоит из ряда кланов и племен, мало связанных между собой. В рамках каждой локальной общины индивиды примерно одинаковы между собой, между племенами отношения характеризуются настороженностью или даже враждебностью. Одинаковые сегменты общества с необходимостью вступают в противоречие. Но постепенно происходит рост физической и моральной плотности населения: на ограниченной территории увеличивается число проживающих индивидов и сегментов, растет интенсивность их коммуникаций. Особенно этот процесс активизируется при переходе от кочевого к оседлому образу жизни, а далее — от деревенских поселений к городским, также этот процесс зависит и от развития средств коммуникации — языка, дорог, почты и т. д. Если бы сегментарная структура сохранялась при этих условиях, то одинаковые социальные общности неминуемо пришли бы к столкновению и взаимному уничтожению. Поэтому, чтобы не быть уничтоженным, общество в условиях роста населения должно было пойти по пути дифференциации — по пути воспроизводства различия между сегментами и внутри них и создания механизма их интеграции в единое целое.

Интересно, что внимание к демографическому фактору как причине экономических изменений в 1890-е гг. было весьма велико. С этой же идеей выступал в то же время и М.М. Ковалевский, объяснявший экономический рост Европы ростом населения; определенные замечания о росте населения как факторе развития есть и у Штаммлера. Но у Дюркгейма физическая плотность населения как причина изменений берется в социальной форме, он соединяет ее с моральной плотностью, рассматривая этот фактор как фактор воздействия на сегментарную структуру. Поэтому, в отличие от Ковалевского, Дюркгейм более социологичен в объяснении разделения труда. Кроме того, он приводит и другие весьма важные социальные факторы. Во-первых, при переходе к монотеизму происходит ослабление коллективного сознания — в отличие от конкретной религии политеизма здесь возникает идея Бога вообще, следовательно, развивается раскрепощенное сознание, где конкретность мышления уступает абстрактным понятиям. Во-вторых, при переходе к городскому образу жизни происходит ослабление традиционности в обществе. Это связано с тем, что в условиях концентрации большого числа индивидов человек относительно более свободен от общественного мнения, контроль со стороны общины ослаблен до минимума, и индивид уже не во всем следует общим установлениям и порядкам.

Итак, разделение труда возникает естественным образом, у людей просто нет другого выхода — они могут сохранить разрастающееся общество только в условиях дифференциации деятельности и создания механизма органической солидарности. С развитием общества и разделения труда возрастает солидарность, т. е. сплоченность членов общества и социальных групп. Но как же согласовать с этим рост социальных противоречий, переходящих в открытые конфликты? Если у Маркса через противоречия и происходит движение общества, то Дюркгейм в них не видит нормального явления. Действительно, он признает наличие экономических противоречий, противоположности труда и капитала, но все это имеет место вследствие аномии — отсутствия урегулированных форм отношений. Например, антагонизм предпринимателей и рабочих проистекает из-за неопределенности прав и обязанностей капиталиста и работника, их отношения не урегулированы формальным образом, поэтому хозяин имеет лишь смутное понятие о том, что он должен заботиться о работниках, а рабочий — о том, что необходимо трудиться на благо общества. Между тем органическая солидарность по своей природе требует урегулированного типа отношений: «Для существования органической солидарности недостаточно, чтобы была система органов, необходимых друг другу и ощущающих в целом свою солидарность. Нужно еще, чтобы способ, которым они должны сотрудничать, был определен заранее если не для всех возможных случаев, то, по крайней мере, для наиболее распространенных», — пишет Дюркгейм.

Таким образом, Дюркгейм в своем социологическом исследовании разделения труда показал, что этот процесс имеет не только экономическую, но и социальную сторону, что разделение труда означает для общества рост дифференциации и интеграции, а его аномические следствия могут быть преодолены при устранении неурегулированности социальных отношений.

После выхода в свет «Общественного разделения труда» в 1893 г. она осталась практически незамеченной. Среди экономистов только лишь представители немецкой исторической школы политической экономии оценили ее по достоинству; в частности, Карл Бюхер отмечал, что со времен Смита экономисты в теории разделения труда вращались в одном и том же круге, и только Дюркгейм сумел выйти из него и дал новое толкование этого явления. В 1902 г., уже после выхода «Метода социологии» и «Самоубийства», было напечатано второе издание «Общественного разделения труда», но в это время Дюркгейм уже был занят другими проблемами и не возвращался более к исследованию экономических феноменов. Но Дюркгейм был основателем традиции, после него остались те, кто продолжал работать его методом, кто работал вместе с ним. Среди тех, кто развивал дюркгеймовскую традицию в социологии и экономической социологии, можно назвать Марселя Мосса, Мориса Хальбвакса, Франсуа Симиана, Люсена Леви-Брюля, Жоржа Дави, Селестина Бугле.

Франсуа Симиан, как уже отмечалось, был руководителем отделения экономической социологии в «Социологическом ежегоднике» Дюркгейма, с 1910 г. он читал лекции по экономической истории в Высшей практической школе, в 1912 г. вышла его книга «Позитивный метод в экономической науке». Селигмен так характеризует Симиана: «Симиан полагал, что в исторических явлениях следует отыскивать сходные признаки: такой подход в точности соответствовал традициям позитивизма. Его не интересовали “системы” или “стили” экономической жизни; в сфере его внимания находилось скорее культурное содержание хозяйственной деятельности — понятие, сходное с тем, которое употребляется в антропологии». Наиболее известной и популярной является его работа «Заработная плата: социальная эволюция денег» (1932), где на основе статистических данных за период 1790—1930 гг. он рассматривает динамику заработной платы во Франции и социальные факторы, которые влияли на ее колебания. Основной его теоретический вывод — заработная плата не определяется спросом и предложением на труд. Симиан был и остается весьма популярным экономсоциологом во Франции, ссылки на его работы можно часто найти у Ф. Броделя, но и за пределами Франции он был известен — например, Й. Шумпетер часто спорит с ним.

Жорж Дави был профессором социологии в Сорбонне, его основная работа «Вера в клятву: социологическое исследование проблемы договора» вышла в 1922 г. Морис Хальбвакс продолжал традиции исследования экономической социологии. Его книга «Причина самоубийства» вышла в 1930 г. Но, пожалуй, самой популярной и значительной фигурой в постдюркгеймовской социологии и экономической социологии была фигура Мосса.

Марсель Мосс после смерти Дюркгейма в 1917 г. возглавил французскую социологическую школу, формировавшуюся вокруг журнала «Социологический ежегодник», главным редактором которой также стал Мосс. Его книга «Очерк о даре: форма и основание обмена в архаических обществах» была опубликована во второй серии «Ежегодника» в 1925 г. С 1901 г. Мосс возглавлял кафедру истории религии нецивилизованных народов Высшей практической школы а с 1931 г. был профессором социологии Коллеж де Франс, хотя и не имел докторской степени; в 1924 г. Мосс стал первым президентом Французского института социологии. Основной интерес Мосса был, без сомнения, в антропологии и этнологии, но тем не менее его основная книга «Очерк о даре…» имеет важное значение и для экономической социологии. В ней Мосс создает социальную теорию обмена, применяя метод, аналогичный дюркгеймовскому методу исследования разделения труда. Хотя, конечно, Мосс менее социологичен, чем Дюркгейм, его выводы носят в большей степени частный характер, а текст переполнен этнографическим материалом. Но себя Мосс, по всей вероятности, относит к теоретическим социологам, а не к этнологам или этнографам. Он не занимался полевым сбором материала и не ездил в экспедиции, он классифицировал и систематизировал добытый другими материал и строил на этом свои теоретические выводы (и даже Малиновского и его работу “Argonauts of the Western Pacific”, на которую часто ссылается, Мосс относит не к этнологии, а к «дескриптивной социологии»).

Основная идея Мосса в области социологии обмена — доказать на основе сопоставления этнографического материала (методом «точного сравнения» в его терминологии), что обмен есть понятие всеобщее, присущее всем обществам, а не только современным. Все понятия, связанные с обменом — рынок, деньги, договор, кредит, рассрочка, — так или иначе присутствуют в примитивных и древних обществах. Но обмен не носит утилитарного или меркантильного характера, его социальная функция совершенно иная. Взаимовыгодный обмен не является, как утверждала классическая экономическая теория, естественной характеристикой человечества, наоборот, утилитарный обмен возникает из общей социальной формы обмена, на ранних стадиях развития обществ обмен выступает как дарообмен, и лишь намного позднее он превращается в утилитарный обмен.

Мосс выступает не только против классических экономических теорий обмена, но и против воззрений немецкой исторической школы, которая придерживалась того взгляда, что обмен и деньги, хоть и присутствуют в древних обществах, но не выполняют там основных функций. Мосс, в частности, критикует идею Бюхера о существовании замкнутого домашнего хозяйства («закрытой экономики»), С его позиции обмен был всеобщей и конституирующей характеристикой примитивных обществ. «С того момента, как в обществе появились два клана, — писал Мосс, — они по необходимости вступали в договорные отношения между собой и обменивали имущество наряду с женщинами (экзогамия) и обрядами, <…> Семья, часто очень малочисленная, жила замкнутой в себе самой, но никогда не бывало, чтобы она жила так постоянно».

Весь окружающий мир был предметом передачи и возмещения, обмен был всеобщей характеристикой и принимал форму социальной организации, он становился, по выражению Мосса, «тотальным феноменом». Первой формой обмена был дарообмен; он носит, во-первых, взаимный характер; во-вторых, обязательный характер. Три обязанности накладываются на любого члена общества: давать, принимать, возмещать с избытком.

Обмен, как и любое другое явление, объясняется в примитивном обществе мифологически. То, что дается, составляет часть души давателя, поэтому представляется ясным и логичным, что нельзя задерживать у себя подаренную вещь надолго. Поскольку эта вещь — частица духовной сущности другого, то задерживать ее у себя не только непозволительно с точки зрения моральных соображений, но и смертельно опасно. Подаренная вещь получает религиозно-мифологическую власть над получателем подарка. Да и сами вещи не инертны, они проникнуты собственной жизнью — например, у племени чинуков раковины абалоне или украшенные ими одеяла представляют собой живых существ. Также блюдца и ложки, несущие эмблему тотема или клана, — это тоже живые вещи, которые смешиваются с духами и их творцами. Будучи одушевленной, любая вещь стремится к возвращению в «родительский дом» или к созданию эквивалента для того клана или места, откуда она происходит.

Обмен с людьми, видимо, вторичен от обмена с богами. Именно с ними или душами мертвых приходится вступать в договорные отношения, обмен с ними был легким и надежным, но уклоняться от него наиболее опасно. Например, прежде чем рубить лес и строить дом, необходимо заплатить реальным собственникам — духам леса, и по сути дела это покупка леса у духов. Жертвоприношение богам — это способ умилостивить злых духов, способ купить мир, что впоследствии стало переноситься и на людей, и на другие кланы. Таким образом, жертвоприношение — это особый договор мены с мифологическими существами.

«В действительности, — пишет Мосс, — этот символ социальной жизни — постоянство влияния обмениваемых вещей — лишь выражает достаточно прямо способ, которым подгруппы этих сегментированных обществ архаического типа постоянно встраиваются одна в другую, во всем чувствуя себя в долгу друг перед другом». Обмен не является случайным или произвольным, как считал Бюхер, наоборот, он носит постоянный и обязательный характер, проникая во все отношения архаических обществ и создавая их социальную структуру. Подобные формы обмена, основанные на взаимном обмене подарками, присущи в определенной мере и древним обществам. Мосс доказывает это на примере исследования древнеримского, германского, индийского и китайского права.

В заключение своей работы о даре Мосс подчеркивает, что современное общество превратило человека в «экономическое животное». Нет ничего плохого, если первоначальные формы дарообмена присутствовали бы и сегодня — через заботу государства о человеке, через развитие социального обеспечения, взаимопомощь. Мосс активно выступает за гуманизацию экономических отношений, для него возврат к морали дарообмена — это обращение к принципу нормальной социальной жизни.

Итак, подводя краткий итог исследованию Мосса в области социологии обмена, можно отметить, что Мосс был одним из первых, кто объяснил возникновение обмена в архаических обществах и показал его социальную форму и функции. Это заложило основу дальнейшего исследования экономической социологии обмена, что было сделано К. Поланьи в 1940-х гг. и другими.

В целом экономическая социология во Франции 90-х гг. XIX в. получила начало своего формирования, была определена ее предметная область, был сформулирован и собственный метод французской школы, характерными чертами которого явились обращение к исследованию позитивных фактов, сравнительно-исторический подход и особое внимание к антропологическому и этнографическому материалу. За период с 90-х гг. XIX в. по 40-е гг. XX в. во французской экономической социологии были разработаны и утвердились такие теории, как социологическая теория разделения труда (Дюркгейм), социологическая теория обмена (Мосс), социально-экономическая теория заработной платы (Симиан). Все представители французской экономической социологии образуют школу, поскольку все они так или иначе стоят на позициях позитивного метода или принадлежат дюркгеймовской традиции, главным образом формировавшейся вокруг журнала «Социологический ежегодник». Французская социология и сегодня стоит на первых рубежах социологии. Всемирную известность получили такие социологи, как Р. Арон, П. Бурдье, М. Фуко, А. Турен, Ж. Бодрийяр. Но в послевоенной социологии — в 50-е и 60-е гг. XX в. мало кто во Франции обращался к экономическим проблемам, за исключением социологии труда Турена, индустриальной социологии Арона или социологии потребления Бодрийяра. Тем не менее мы не можем не признать, что Франции принадлежит приоритет в постановке проблемы экономической социологии в рамках социологического знания. И сегодня благодаря работам Каллона, Натура, Болтански французская экономическая социология на передовых рубежах. Кроме того, на наш взгляд, она и самая интересная.